Здесь моя была обязанность топить 7 печей, заправлять лампы, чистить ружья, когда г.г. два брата Иван и Дмитрий Николаевичипридут с охоты, а остальное время проводил на барской кухне. Кухарка была Евфросиния Сергеевна, веселая баба, я с ней жил дружно, и все секреты мы так ли между нами. Вторая была солдатка, разошедшаяся с мужем, Ираида Семеновна. Третья была та самая Саша, с которой я играл в соломе в 1878 году и еще была одна солдатка Пелагея Сидоровна Бажирова. Саша, хотя была и друг детских игр, но она меня как-то отталкивала, стала аппетитная, а Ираида меня увлекала. С ней я просиживал ночи, и она меня, мальчишку, допускала до шалостей, с которой я в первый раз вкусил всю сладость жизни.
     Однажды привезли из города бочку керосину пудов 13, скатили ее в подвал, пол там был песчаный, а к бочке нет крана и нет качка, чем доставать керосин. Я, не долго думая, а не знал, что керосин острая жидкость, уходит сквозь дерево, нашел деревянный гвоздь, какие ставят в бочонки с пивом или квасом, провернул в одном днище буравом дыру и заколотил этот гвоздь. Бочонок положил на поленья боком, а под гвоздь подставил железный таз в 1 пуд вместимостью, набрал себе на расход ½ пудовый бидон и успокоился тем, что я сделал все в порядке. Керосин из бидона израсходовал, нужно пойти налить еще, иду в подвал, открыл дверь – гляжу – что-то около бочки песок серый и таз полон по самыя кромки. Я взял бочку за верхний упор, а она легкая, качнул, а там внутри едва булькает. Я об этом тут не сказал, а когда израсходовал весь оставшийся керосин, тогда сказал, что керосин весь. Тогда барин Ив.[ан] Ник.[олевич] стал меня ругать: «Ядрена твоя мать, ты спустил его». Тогда я ему объяснил, как я сделал, ну, поморщились, и тем дело кончилось. С января мы с барыней Викторией Александровной стали устраивать парники и садить редис, салат, огуречную траву, и кое-что еще. Однажды я иду под вечер на балкон за соломенными матами, чтобы закрыть на ночь рамы, и так тихо взошел, что в зале, выходящей на балкон двери, меня слышно не было и не видели. В зале в простенке около балконной двери, стояло зеркало с подзеркальником, от полу до потолка, две неумныя особы, Ираида и Саша, встали рачком и задом к зеркалу и между ног, которая красивее. Я им в окно стукнул, как они схватятся, едва в двери не побились, вечером сказал Сергеевне; когда сошлись ужинать я не подаю виду, что знаю и видел, а Сергеевна, тихонько спросила: «Ираида! У которой же красивее?». Они обе из стола как прыснут в дом и не стали ужинать. Долго этот случай не давал им спокою.
     Дожил до весны. Пасха в 1891 году была 22 апреля, на масленице катались на колесах. Весна была сухая, сев был сухой. Из Казани приехал Павел Андреевич Рыжков, пришел к нам на барский двор и рассказал как он жил в Казани у К.А.Юшкова. К нам ходил еще сиделец винной лавки Григорий Васильевич, холостой человек, я с ним был в хороших отношениях.
     Однажды перед первым маем на кухню собрались весь женский персонал, подняли возню и что-то меня обидела Пелагея. Я, не долго думая, когда она убегала в коридор из кухни, схватил ведро с помоями и хлоп на нее. Всю обмочил и попачкал, а она водилась с маленьким барчуком Ростиславом. Узнал это барин Ив.[ан] Ник.[олаевич], пришел на кухню, давай меня ругать. Дело было в субботу 30 апреля. Я выслушивал это молча, а вечером поужинал и ушел домой и больше не вернулся.