Степан Семенович Чирков, бывший мануфактурный торговец гор. Чистополя. Обанкротился он благодаря своей доброты и русской простоты. Поручился он за одного торговца 20000 р., а за другого 40000 р. и за обоих заплатил. Детей своих не было, а держали двух приемышей, мальчик Николай Александрович Безчастнов с его стороны родственник, а девочка Софья с жениной стороны родственница, когда они подросли до жениха и невесты, Чирковы их поженили и жили вместе – торговали от фирмы Чиркова. Но у Безчастного был в это время уже сын 14 лет, мне одногодник и вместе призывались, звали Владимир. Когда Чирков уплатил по поручительству 60000, продав дом на Соборной улице, дело постарался удержать и перевел на Н.А. Бесчастнова, а сам арендовал в Сарсасах у крестьянина Тихона Ивановича Пакалина, живущего на углу у моста, место в середине связи стройки, длиной 5 сажен, и поставил домик и амбарушку. Впереди домика – половина занималась лавочкой, а задняя служила ему покоем и кухней. Жена его Ксения Васильевна, толстая купчиха, говорила природно – шепелявила, ужасно недоверчивая. Ранее меня жили мальчишки, которым она зашивала карманы у штанов и пиджаков, чтобы не могли воровать пряники, конфеты и др. сладости, но мне таких предложений с ея стороны не было, да я и допустил бы. У них была чесальная машина, стояла у крестьянина Парфена Никтича; на таких условиях - машина Чиркова, а работа Парфена. Проще сказать, кто кого обдурит. Чирков во время 1891 голодного года принимал в заклад носильные вещи за хлеб, муку считали 1 р. 61 к. пуд. Таких вещей был полон гардероб в амбарушке. Хозяйка как-то послала найти там закладной кафтан, я пошел искать кафтан и наткнулся на графин, содержимое красное, взял в руки, понюхал – вино – перцовка, есть такое дело. Кафтан отдали, потом достал две бутылки, и, улучив момент ея отдыха, а сам был в городе, я перцовку перелил в бутылки, а туда налил воды и поставил на место. Вечером захватил сухого леща и с Григорием Пакалиным на вечерку, где и выпили. Потом приходит в лавку Парфен, хозяйка видимо хотела похвастать, что у нея есть выпивка, говорит мне: «Поди-ка, принеси в шкафу графин перчовки». Я принес и поставил на прилавок, а сам вышел в кухню, дверь затворил но не плотно, чтобы можно слышать, что она с ним будет говорить. Она налила стаканчик и подает: «На-ко, Парфен Никитич, выпей, давно штоит». Он выпил, горько-то горько от перца, а вином-то не пахнет, это вода. Когда он ушел, она и говорит: «Это ты когда ушпел вылопать перчовку-то?». Я говорю, что ея раньше как сейчас и не видал, так на этом кончился вопрос.
     В октябре, погода была ненастная, заезжает к ним их преемник Ник.[олай] Алекс.[андрович] Безчастнов, едет в д. Токмаклы, где была ворожея, татарка. У него случилась покража 1500 р. денег из магазина посредством взлома кирпичей из окна, выходящего на двор. Дело выяснилось так. Это окно хозяин летом, позвал каменщика и велел заложить наглухо, а досмотреть-то видимо поручил сыну или просто упустил из виду, а сын Володя смекнул лучше, он каменщику сказал облицовку изнутра и снаружи сделать, а середину оставить пустою. В одну субботу, базарный день, торговали на 1500 руб. и деньги оставили в магазине. В эту ночь сын Володя выложил кирпичи, влез в магазин, взял деньги и кончен был. Утром, когда все увидели, что окно разобрано, сунулись в магазин – денег нет. Подозрение на дворника, его арестовали, следствие-допросы. И вот тогда Н.[иколай] А.[лександрович] приехал к ворожейке, она поставила на стол чашку, прилепила в чашку на дно восковую свечу, зажгла ее, налила в чашку воды, поставила впереди свечи зеркало, взяла старинную находную 5 к.[опеечную] монету, поставила его позади себя и сказала ему смотреть через ея правое плечо – в зеркало, а сама пятачок по столу три раза перевернула вперед, после этого в зеркале представился его двор, идет человек, ломает окно, залазит в магазин, потом вылез и скрылся. Она его спрашивает: «Ну что, узнал?». Он говорит: «Да». Сеанс кончился. Обратно заехал и рассказал, что вор свой и умолкли. Дворника освободили. Володя был игрок на бильярде, продулся, а затем за ним были и другие глупые привычки, как выпить и девочки.
     Недалеко от лавочки жил крестьянин Иван Григорьевич Сидоров, у него было две дочки Настя и Аннушка. Настю просватали в д. Бурнашево. Начались вечерки, я стал ходить и ухаживать за Аннушкой. Девушка стоила сто сот и бурак меду, умная, тихая и скромная. Аннушка мне симпатизировала, ей было 16 лет, а мне 17. Но она по своему росту и телосложению показывала старше. Бывало, девчонки кончат игру, собираются спать, и мы с Аннушкой постелем себе на полу, ляжем под оно покрывало, обнимемся и уснем молодым, здоровым и беззаботным сном. Утром, когда встанут отец ея или мать, а в окно видно нашу лавочку, и как только покажется в лавке огонь, то меня будят: «Митя-Митя, вставай, хозяева встали». Я сейчас же встаю, подадут умыться, оденусь и ухожу на дело. Вся наша надежда была сказать душевное слово, когда она придет за керосином, который отпускался из амбарушки, а в народе мы тушевались, и виду не показывали, что мы увлеклись один другим. Началась свадьба Насти, меня Иван Григорьевич пригласил гулять, я не отказался и ушел от хозяина. Вещи оставил, а, отгулявши свадьбу, из д. Бурнашева пошел домой. Прихожу 30/Х, а на утро свадьба у дяди Захара Ассикритовича, по смети первой жены 14/VIII холерой. Женился вторично на Мавре Ивановне Пузыревой, д. М.[алого] Красного Яра, старой девке, испробовавшей все прелести жизни и порядочной бесхозяйственной расшамахе.