Прибыли в Н.[ижний] Новгород, ехали на пароходе о-ва «Самолет» бесплатно. Арцишевский дал мне письмо к командиру машины и я отправился шагать в завод Сормово, которое имело тогда один старый кирпичный корпус бывшего владельца Бенардаки и стоял без действия. Пришел на машину, подал письмо по назначению, командир прочитал и говорит: «Команда полностью, а наряда работы нет, пока не нужно». Я уныло поворачиваю оглобли и иду в Нижний, разыскивать Арцишевского, адреса своего он не сказал. Я сообразил спросить на путейной пристани, прихожу, спросил, сказали – он в №№ Обжорина№ 20. Пришел туда, он спит после попойки, которую, как все путейцы, любил. Обождал в коридоре, проснулся, я вхожу и говорю, что там не надо, он спросил, есть ли у меня деньги, я ответил – нет. Он дал мне 40 к. и сказал: «Пойди, поешь». Я пошел в трактир, купил себе хлеба и напился чаю и так эту ночь там проболтался, ходя от пустого стола к порожнему, благо тогда бездельников не выгоняли. На утро, как только открылась торговля, пошел по Кремлевскому съезду в город, на углу рейнский погреб Фролова, подвезли бочки водки ведер в 20, а извозчик один, подвальный вышел и говорит мне: «Молодой человек, помоги скатить бочку». Я положил узелок своего багажа, скатили, подвальный наливает мне чайный стакан водки: «На, пей». Я выпил и пошел в [3-я тетрадь] город. Прошел до Зеленского съезда, попадается человек и говорит: «Молодой человек! Пособи понести из мастерской вон в ту церковь, - указав рукой, - иконостас, я заплачу». Я пошел, снесли работу, он дал 40 к., еще день прожил. На утро денег нет. Иду Рождественской улицей. Жрать хочу. Прохожу мимо булочной, дверь отворена, стою и думаю попросить кусок хлеба, и совестно. Ведь я молодой, здоровый, а просит милостыню. Думал, думал, решил, голод свое берет. Взошел внутрь, снял фуражку, перекрестился как христианин и говорю: «Подайте Христа ради кусочек». За прилавком мужчина, отрезал мне с фунт черного хлеба, я, взяв, перекрестился еще раз, сказал «спасибо» и тут же не выходя еще за дверь укусил хлеб. Часов в 11 утра иду по проулку, мимо железо-скобяных магазинов, около одного магазина стоит господин немолодых лет, бритая борода, но в усах, заметил меня, окрикнул: «Эй, молодой человек, ты приезжий?». «Да». – «А ты что, место ищешь?»- «Да». – «А не хочешь ли ко мне поступить?». Я спрашиваю: «А что делать?». Он сказал, я согласился. Тогда он написал на бумажке улицу и дом: «Напольная ул.[ица] Дом Александрова. А придешь, скажешь кухарке, чтобы дала тебе обедать». Я пошел и нашел улицу и дом. Когда сказал кухарке относительно обеда, она понесла и меня и хозяина, но все-таки накормила. Я поел и вышел на террасу – во двор, сел, стал ждать прихода хозяина, который раньше 4-х дня не приходил. В 4 часа он явился, показал где что лежит и что надо делать. Я его накормил, он лег спать, а к 6-ти ему надо чай. А вечером в 6 ч.[асов], напившись чаю, уходил на речную биржу, где у него с купцом Канатовым были дела по аренде баржей для перевозки грузов. Кто такой господин? Он родом поляк, бывший начальник Сахалинския каторжныя тюрем. Женатый на дочери генерала Терского. Каким образом? А вот как: когда-то в Нижнем была соляная база Государственной соляной монополии. Заведовали этим делом два генерала: Терский и Вердерейский. У них оказалась большая растрата соли, их судили, лишили чинов и орденов и сослали на Сахалин. У Терского был свой дом по Ошарской улице, и дочка лет 15, училась в гимназии. Однажды дочь послала отцу письмо и фотографию с себя, а как арестантам письма давались после цензурного просмотра, то начальник тюрьмы заинтересовался барышней и заочно влюбился, отдавая письмо арестанту, спросил, кто она ему, он ответил – дочь. Тогда начальник задумал воспользоваться ею, подает в отставку и едет в Россию в Нижний, находит ее и женится на ней. Правда, он имел большие деньги. Детей у них было 2 сына 7 и 5 лет и девочке 2 года, сыновья с матерью жили в доме бабушки, а девочка при нем. С женой разошлись месяцев 6 до меня. Почему разошлись? А вот, он был мужеложник. Жил у него, так же как и я, во служении парень лет 20. Он с ним сошелся, стал его снабжать деньгами, парень стал одеваться чисто, купил часы, а ведь в то время это была большая роскошь и редкость, жене показалось это подозрительным, стала за ними следить и после тщательного наблюдения захватила мужа со слугой на парадной лестнице. Слугу прогнала и сама от него ушла…[…..] Что касается предложений на эту тему – не делал. По окончании обязательных работ я занимался чтением, книг у него было много, едва в любой городской общественной библиотеке было столько книг, а иногда он приносил какую-нибудь старую вещь: бронзовую, мраморную – любитель старины, дает мне порошок, кислоты, покажет как пользоваться, и я эти вещи чистил и полировал. Жила совместно у него, для ухода за дочкой, девчонка 15-16 лет. Как-то утром, рано я встал и пошел в комнаты убраться, вхожу в переднюю, где спала девчонка в углу за дверью, там же стояла половая щетка, которую мне нужно взять и мести полы, [……], меня она заинтересовала и я ее хотел спящею поймать, и едва ея коснулся, как она вспорхнула и стала пищать. Так в этот раз не поймал, а потом получил от барыни головомойку, а барин отдал паспорт и деньги и я уплелся.
     Пошел на базар мытнаго двора, где была гостиница Жданова, б. Пастухова, тут я поступил в половые, в нижний этаж, посетители были все балчужники, водохлебы. Придет пить чай утром в 7 ч.[асов], закажет пару чаю со сливками, за 10 к., напьется, а убирать не велит, приходит другой, берет на три копейки добавки: чаю и 2 кусочка сахару и снова дует воду. Иной раз таким гостям принесешь чайников 8 кипятку. Был один мясник Гавриил Иванович Конов, высокий, здоровый брюнет, и когда берет венский стул – садится, то сначала рукой нажмет на спинку стула, если стул скрипит, то его отставляет, а берет другой. Всегда выпивал чайный стакан водки и садится пить чай, а жена была маленькая, толстенькая и рожа была красная, как вареный рак. Эта всегда требовала полбутылки водки, приносила с собой рубца или колбасы, дай ей горчицы-уксусу. Еще ходила одна старушка всегда с корзиной в руках, подходит к буфету, наливает рюмку за 3 к., выпивает, идет дальше и тоже за 3 к. Таким путем она в день пропивала рубль, который получала от дочери и зятя. Между прочим, на Покровке имела свой 2-х этажный дом, а в нем не приходилось ей спать, в особенности летом, она не доползала, а спала на площадке лестницы. Ходил еще старичок «Пушкин II», стихоплет, сочинитель «Панорамы», о которой я уже писал, как дядя Захар бузовал свою новую жену Мавру – шпандырем, этого нередко отводила полиция спать к себе. Тоже был один служитель в одном отделении со мной, костромской «Ванька», на вид мешковат, а на руки – плутоват. Если гостю полагалась сдача, то старался не давать, если кто позабудет вещи, то прибрать и не отдать, для своих столов горчицы никогда не делал, а подменял моими. Раз такую штуку я заметил и поймал его на месте преступления. Я в это утро заправил и растер чашку свежей горчицы, заправил горчичницы, расставил по столам, мой Ванька наметил жертву, я ушел на кухню, а Ванька мои горчичницы переставил на свои столы, а пустые свои – на мои столы. Вернулся с кухни, подошел к столу, сел, гляжу горчичница – пустая, на другом столе и на всех, пошел на его столы, собрал свои горчичницы, а Ванька - не давать, я имел в правой руке полную горчичницу, недолго думая да как садану его в ухо, горчичница разбилась, горчица вылилась на его, а ходили мы в белых рубашках и брюках. Так я его разрисовал в желто-говеннаго цвета узоры. Дожил до конца ярмарки, 15 сентября взял расчет, сходил на ярмарочную дешевую канареечную распродажу, купил одну штуку за 30 к., только голос у ней был хриплый и я долго заглядывал в гнездо, нет ли птенчиков.
    Прошло благополучно. Прибыл домой в свое село, куда стремился, думая, что старший брат Дмитрий будет призываться на военную службу, оказалось, еще нет. Так я остался жить дома.