Настал день отправки. Мы согласились идти со Зверевым пешком. Сестра и ея подруга – 2-я, пошли нас провожать до поезда и посадки. Мы со Зверевым сложились и купили им на память по золотому колечку. Сели в вагон. Я, Зверев, один пехотинец и доброволец-черногорец из г. Цетинья, Георгий Николаевич Мирцинович. Мы трое заняли одну половину вагона, и пехотинец один – половину, который с нами даже в разговорах не принимал участия, а я со Зверевым не прекращали пить. В Петровском заводе я побежал в казенку за водкой, шагов 150 от стоянки поезда, взял 4 б.[утылки], две в карман шинели, а две в руках. Только вышел из лавки, поезд тронулся, я бежать-бежать, а сильно боюсь разбить водку, а поезд расходится, я прибавил, вот-вот свой вагон, меня Зверев ждет у двери, добежал, сую ему бутылки, убирает, а затем меня берет за руки и втягивает в вагон. Слава Богу, овцы целы и волки сыты. Так до Иркутска нам хватило. Пришли на ст.[анцию] Инокентьевская. Здесь стояли трое суток. Казенные подлежащие сдаче вещи у нас отобрала эвакуационная комиссия. Но мы продолжали пить и водку, и пиво. Санитар носил нам пиво мешком, пустых бутылок у меня под койкой было столько много, что нельзя было на койке повернуться, койки были немецкия, колонки со спиральной пружиной, как ляжешь на койку, а бутылки там «гр-гр-гр». Настал день разлуки со Зверевым и Марцинковичем. Их поместили в специально-санитарный поезд, идущий на Москву, а нас 4 губ.[ерний] - в особо-телячий: Уфимских, Пермских, Вятских и Казанских до г. Челябинска, где будет комиссия.