По возвращении в Казань я занялся составлением ярмарочного отчета, но всех документов по сдаче грузов не взял, т.к. по примеру прошлых лет их не возили, а всякие возникшие недоразумения выясняют во время будущей ярмарки, а тут случилось наоборот. Получили из г. Воронежа от купившаго у нас три тюка шапочнаго картона открытое письмо, пишет, что два места получил, а одно – нет. Просит разобраться и дослать. Д.[митрий] Т.[имофеевич] спросил меня, привез ли я ярмарочные документы – нет, ну тогда возьми это письмо и поезжай в ярмарку и разбери, через кого отправлено и когда. Я взял в кассе 10 р. денег на проезд, без всяких сборов, как работал в конторе, так и поехал в одном пиджаке, погод была прекрасная. Приехал трамваем на пристань о-[бщест]ва «Самолет», захожу в контору и говорю Владимиру Ивановичу Виноходову, что еду в Нижний, он говорит: «Садись, я скажу коменданту парохода». Смотрю, по пристани ходит пара, мужчина в солдатской шинели о трех нашивках на красных погонах, на левом рукаве узкий серебряный шеврон, нестроевого звания, не высокого роста, и в довершении своей неприглядности – корявый. Она, роста выше его на целую голову, полная, красивая, одета по-городскому в полусак, на голове шелковая – черная косынка. Пароход дал 3-й гудок, публика с дебаркадера пошла на пароход, мостки убрали, дан сигнал «отдай чалки» и пароход, нос поворотив влево, зашлепал колесами. Публика стала расходиться с прохода по своим местам – по классам. Я оставался в проходе, не мог сидеть на койке без дела. Дама эта тоже из дамского отделения вышла в проход. Я ей заинтересовался, и, извиняясь в нескромности, спросил, куда держит путь. Она любезно ответила, что в Нижний – к сестре. Я: «А кто тот военный, что был с Вами на пристани?». Она: «Это мой муж, он приехал в Казань держать при Юнкерском училище экзамен на чиновника». – «А откуда Вы?» - «Из г. Симбирска». Так мы с ней, ходя по палубе, вели разговор про все, что попадет на язык. Матросы и публика на нас смотрели. Ходили мы так до 11 часов ночи. Она пошла в дамское отделение, видимо захотела покушать, ничего об этом не сказав. Я остался один, думая, что [о]на пошла спать. Я тоже пошел в III класс носовой части парохода, залез на свое место 2-я полка, лег и скоро заснул. Утром встали, снова с ней повстречались, она говорит: «А я вас искала потом, пришла в класс, вы уже спали, я сидела долго на правом балконе одна и лущила семечки». Так мне было обидно за себя, что я проворонил такой лакомый кусок. До Нижняго ехали - все время говорили с ней. В Нижнем я ей помог с багажом сойти на берег, усадил на шарабан извозчика, простились и моя спутница поехала к верху в город к сестре. Я постоял, посмотрел ей вслед и пошел на трамвай, ехать в ярмарку. Приехал к Шиманскому, открыли лавку, взял документы, нашел документ отправки, через транспортную кантору Попова, затем пошел в Попову, от них на Сибирскую пристань – контора «Надежда», где по справке сказали навести справку по ж.[елезной] д.[ороге] Я удовлетворился ответом, в этот же день выехал в Казань.
     По прибытии в Казань пошли слухи о частичных забастовках по заводам, атмосфера стала сгущаться над городом, по улицам стало опасно ходить. Были случаи ограбления казенных винных лавок, почтового транспорта, на Сибирском тракту в 20 вер.[стах] от Казани у дер.[евни] Высокая Гора и в Верхнем Плесе р. Камы почтоваго парохода Любимова «Анна Степановна»,про последний говорили на рабочего с завода «Мотовилиха» - Лбова, на революционные цели, но под маркой – революции, делали набеги ограблений, разного рода темные личности. У фирмы К.А. Юшкова н-[аследни]ки под домом была лавка и склад товаров, выходивших на Николаевскую площадь. В лавке находился приказчик - невзрачный и пожилой на вид, Иван Степанович Федотов, сидел один, улица малолюдная, с обоих сторон сады: Державинский и Николаевский сквер. Зашел неизвестный молодой человек, высокого роста, в синей блузе, схватил с прилавка гирю десятиричных весов и нанес ему в голову шесть ударов. Свалил его на пол, забрал из ящика стола рублей 150 денег и снял с него серебряные часы – удрал, оставив открытой дверь. Случайно проходит наш кучер Василий Филиппович Хохлов, видит, что дверь открыта, чего раньше у Федотова не бывало, заглянул в лавку, увидел, что Федотов лежит на полу в крови, бежит в контору, где я сидел один, говорит: «Д.[митрий] А.[нтонович], Федотова убили». Я бросился туда бегом, заглянул на Федотова, у двери оставил кучера, сам побежал к доктору Лурия, жившему в доме Сахарова, на углу рядом с домом К.А. Юшкова н-[аследни]ки, дал звонок к доктору, который и сам вышел открывать, я ему вкратце передал о случае, просил скорее дать помощь, а сам побежал на полицейскую будку, на углу сада «Черное озеро», позвать полицескаго и по пути взял легкого извозчика. Подъехал к лавке, доктор уже сделал Федотову временную повязку мокрыми полотенцами и посадил на дрожки, сам Лурия отвез Федотова в Губернскую земскую больницу. Федотов пролежал три м-[еся]ца. Поправился, но умственно до смерти был слаб, и от проломов на голове были ямы. По выходе из больницы его освободили на спокой, пенсионером с месячным окладом жалования. Служил 24 года. Имел свой домик, детей не было, только жена Мавра Евдокимовна, в молодых летах имела кума-пожарника.
     Не прошло много времени, как случилось в городе убийство студента, хоронили его с пением революционной песни «Вы мертвыми пали в борьбе роковой», провожали его все студенты и тьма-тьма народу, по Лядской улице шла процессия, и растянулось шествие версты на 2, забив улицу вплотную, а по другой улице Воскресенской, от крепости, другая процессия, черносотенная, с портретом царя Николая, с церковными хоругвями и пением «Боже, Царя храни», эту процессию охраняли целый кордон полицейских и казаков, а первую похоронную – ни одного блюстителя порядка не было. В это время дела торговли шли как-то особенно плохо, в конторе делов на два человека и то не хватало. Я по привычке в работе, сидеть без дела, сам себя стыдился, бывало, скажешь бухгалтеру: «Никифор Кузьмич, давай что-нибудь делать», а он засмеется: «Да Ч…..в! Что же я тебе дам, плюй да лови, или разноси спасибо, а то самое лучшее помоги Смолькину, он тоже ничего не делает». И вот при таком создавшемся положении я прожил до 17-18 октября. Приходит вечером Сурков, я взошел к нему в кабинет, и говорю: «Д.[митрий] Т.[имофеевич], я вижу, мне сейчас делов нет, Вы меня отпустите, я поеду домой, поживу, отдохну, а нужно будет - весной я запрошу Вас или Вы сами сообщите, адрес я оставлю». Так договорились, получил расчет и наградные за ярмарку 45 р., я поехал в г. Чистополь, где жила временно жена.