Дело было 6 июня, вечером уже солнце село, лошади пришли с пашни, я сел верхом и поехал на речку поить лошадей. Еду, пою песни, а петь я умел хорошо, голос был чистый и сильный 1-й дискант. Барин А.К. Созонов стоит на балконе своего 2-х этажного дома, выходящаго на линию улицы, без полисадника, построеннаго после пожара (в 9-ю пятницу 1880 г.). Барин кричит: «Митюшка!». Я говорю: «Чего, барин». – «Напои лошадей, приди ко мне». Я говорю: «Ладно». Напоил лошадей, приехал домой и говорю отцу: «Тятя! Созонов чего-то велел к нему прийти мне». - «Ну так ступай». Я побежал к нему, прибегаю, барин говорит: «Пойдем со мной купаться». Пошли к тому месту, где я поил лошадей, тут был через речку (Шенталку) мост в поле ездить, помещика Булыгина. Перешли по мосту, повернули в левую сторону, я не говорю ему, а сам думаю, куда же он идет, купаться там места такого нет, для купанья место ниже моста сажен на 200, но молчу, идем дальше, проходим кирпичные сараи, гумна, начинается конец улицы под названием Кавказ, где жили новоселы, отходящие от семейств при разделе жителей 2-го и 3-го обществ, Бутлеровские и Булыгинские крестьяне. Так прошли Кавказ, идем поселком до самого конца, доходящего до речки Тиганка, впадающей в р. Шенталку. Входим на двор крайняго жителя Василия Баскова, у которого жил его зять, а баринов кучер, солдат Александр Григорьевич Свистунов. Входим без огня в избу, но в избе можно было друг друга видеть, барин только переступил порог, закричал: «Сашка!». А Сашка, лежа на печи, курил, отзывается: «Чего, барин?» - «Ты спишь?» - «Нет, барин, лежу, курю». Барин: «Беги за водкой». А Сашка говорит: «Да вон Митюшка сбегает». Барин дает мне 40 коп. на бутылку, я побежал бегом, а кабак был за речкой на горе вне села, на барской земле – Бутлерова, а торговали водкой Мамадышскаго купца Щербакова, я взял водки, а сиделец Сидор Данилович Косов спрашивает: «Кому это ты берешь?». Я говорю: «Созонову». А он: «Фу, дурак, опять закуролесил». Принес водку, барин зовет: «Сашка, слезай». Сашка слез, не зажигая огня, в избе можно видеть все хорошо, дал рубчатый стаканчик, какой имелся, барин налил водки, на закуску отрезали чернаго хлеба и луку, барин выпил сам, потом Сашке и мне. Вот я первый раз окунулся в это зелье. Правда, водка была хорошая, и она мне понравилась. Выпили эту бутылку, барин дает мне еще денег на бутылку и посылает меня за водкой. Я не отказываясь, зажимаю деньги в руку, в другую пустую бутылку и снова бегом, прибегаю к кабаку, стучу. «Кто?». Я отвечаю и прошу дать еще бутылку, сиделец вынес из квартиры. Взял водки и обратно бегом. Принес, и эту также распили, разделив также поровну. Посылает барин еще за третьей, я третий раз сходил и третью выпили. Тогда он говорит: «Ну, Митюшка, пойдем домой». Пошли, я его взял под правый локоть и поддерживаю, а он хотя был немного выше меня, но толстенький, валится на меня, так было тяжело его вести, я устал да при том и на меня, хотя мало, но все же водка действовала. Так я его привел во флигель, ввел на верхнюю площадку лестницы, он [ширнул], я его уже не стал тревожить, оставил тут спать, сам пошел домой, затворил немного дверь и бегом к себе, дом наш был не более 100 сажен от барского. Я подлез под ворота и лег на дворе в стоявшую под крышей телегу. Утром рано, только взошло солнце, на табун скота уже угнали пасти, идет к нам его кучер, старший брат Сашки, Михаил Григорьевич (звали его Миша Сапун), он всегда сопел в нос, не дышит в рот, а носом и у него получался свист. Подходит с улицы под окно и говорит матери моей: «Матрена Васильевна. А где Митюшка?». Она отвечает: «Где-нибудь на дворе спит». Сама вышла на крыльцо, увидала, что я сплю в телеге, и говорит Михаилу Григорьевичу: «Вот он спит в телеге». Тот подходит, будит меня и говорит: «Пойдем, барин зовет». Я встал, мало-мало умылся и побежал к барину. Прихожу, в дом иду не смело, и барин ко мне обращается: «Ты, Митюшка, будь смелее, меня не стесняйся, ты будешь жить у меня. Ты самовар ставить умеешь?». Я говорю: «Умею». - «Ну, давай, ставь самовар, я посмотрю, а ты сбегай за водкой да по пути забеги домой, позови отца». Дает мне на бутылку 40 коп., я бегом туда и обратно, с водкой бутылку спрятал в рукав, зашел домой, сказал отцу, чтобы пришел к барину. Принес водку, пришел отец, они стали пить чай и пить водку, в это время барин с отцом договорились меня оставить у барина, и за это барин будет платить 1 р. в месяц.
     Кончили водку, барин приказал - уже как имеющий надо мной право хозяина повелевать, ибо я продан за рубль в месяц – сказать кучеру Сашке заложить лошадь «Ваську» в одноместную тележку, что он поедет в поле. Я исполнил в точности, вернулся, отца уже тут не было. Барин мне сделал наказ, что нужно сделать, пока он ездит. А затем дает мне две заповеди: «Митюшка, смотри. Не ври, и не воруй, а что случится сломаешь, разобьешь – скажи, чтобы не думать на других, вечнаго ничего нет, одна задница на век».
     Он уехал в поле, а затем приехал в лес, где жил богатый арендатор Федор Петрович Макаров, купивший у Бутлерова 86 десятин дубово-березового лесу под раскорчевку на 24 года, ну пропивал его. Барин с ним был в дружбе, как говорят, рыбак рыбака узнает издалека. Там они выпили вероятно не очень много, собрался Макаров на своей лошади и едут весело, берут ¼ ведра водки и в 11 часов ночи приезжают к нам, этот Макаров я тогда не понял и сейчас не могу объяснить, за что - ударил меня, мальчишку, по лицу, разбил мне нос, из которого полилась кровь, я побежал домой, сказал отцу, отец пришел, начался скандал, благо барин был еще не пьяный – их уговорил, не допустил до драки, а отец был и сильный и при том вспыльчивый. Когда прекратили ругань, сели пить водку. Не забывая и меня, Макаров стал у меня как бы просить извинения: «Ну, Митюшка, ты не обижайся». После пришлось с барином бывать у Макарова в гостях на равных правах, а водку я стал пить не отставая от них. Для таких выездов барин мне сшил визитку, на форму гимназистов, только воротник и обшлага были плюшевые и суконные брюки и подбрючные сапоги. Голову остригли под польку. Когда я пришел домой стриженный, мать увидала и ахнула: «Ах, Манюшка, что ты наделал». А я смеюсь.
     Дожили мы до Казанской 8 июля, как раз месяц, и после праздника поехали в гор. Чистополь, заложили пару лошадей в двухместный тарантас, поехали с кучером Михаилом, и вместе с нами ехал урядник Семен Иванович. Я одел баринов белый китель, сел с кучером на козлы (облучок), на дорогу наложил в карман папирос (барин приучил меня курить). Едем, день был жаркий, но рожь еще жать не начинали, слепни (оводы) лошадям не давали покоя. Мы с кучером закурили и задремали, лошади махая хвостами вышибли у меня огонь от папироски, который мне попал на левый рукав кителя, рука была в согнутом положении на животу, я еду дремлю, не вижу, что горю и лишь почувствовал тогда, когда прогорела рубашка и обожгла мне живот, тогда я встрепенулся и начал тушить. Пожар оказался порядочный, величиной с чайное блюдце, по приезде в село Иваново, где квартировал урядник, заехали к последнему во двор, лошадей поставили под крышу, дабы не пекло солнце, а урядник распорядился чаем, закуской и графин водки, здесь подкрепившись на совесть, тронулись до города еще 15 верст. Приехали в гор.[од] на Макарьевскую улицу, к тетке барина – Феоктисте Алексеевне Шахт, эта старушка была низкая, толстая, и всегда держала язык на нижней губе. Язык у ней был толстый, как у попугая. Я сравниваю язык попугая, потому что он отменный от других птиц, у него толстый и конец круглый, у проч.[их] птиц языки узкие и концы острые. Так эта милая барыня была родная тетка барину по матери и была богатая. Она жила на %% на вложенный капитал в Госбанк. Очень много жертвовала в нашу церковь. Как мне известно, по описанию истории церкви, она настилала пол в церкви известковаго камня плитняком, купила в 1880 году колокол 81 п.[удов] 33 ф.[унта], сделала новую ограду с железной решеткой, много поделала на иконы серебряныя окладов, покупала на духовные облачения парчи и мн. другое. Барин, когда к ней приезжал, всегда, как богатой тетечке, целовал ей руки, тем самым располагал ее к себе внимание. Ну, тетечка от таких унижений племянника, еще больше раскиснет, хотя она и так была кисла, как переросток маслят, смотришь - и подкинет племяннику несколько десятков кредитных рублей, и барчук чему рад, раз-два его и нет, его уже Митькой звали, он удерет и забьется к веселому прекрасному полу и там чудачит сутки 2-3-е. Тетка позовет кучера Осипа: «О-С-И-П, пойди поищи Лелиньку, скажи что я зову». Осип пойдет, знает его место пребывание, найдет, скажет, а барин поднесет ему водки и не велит говорить. Осип вернется с поисков и докладывает: «Нет, сударыня, не нашел». - «Знаю, что не нашел, он тебе, небось, не велел сказывать». Так пропьет все и ночью тихонько придет, да не идет в дом, и ляжет на кухне на полатях.
     Когда тетка узнает, что он дома, позовет его и начнет строчить, а он как виноватый школьник, стоит, съежившись, и после такой бани собирается уезжать. Но тетка уже сама знает, чего ему нужно купить, пока он гуляет, она ему все покупки исправит и в том числе сестре. После этой попойки мы собирались ехать в д. Четырчи,в 25 верстах от города, туда его звала жена, которая от него уехала 6 июня, разошлись на почве ревности, но без шума по обоюдному согласию. Он ее отправил со всем ея имуществом на своих лошадях. Жена задумала ремонтировать дом. Мы одновременно в Чистополе порядили три пары пильщиков пилить на крышу тес по 2 к. с аршина. Приехали в Четырчи, поехали с барином в Сарсасы для покупки еловых бревен, купили, а для перевозки сделали помочь, позвали мужиков, которые за водку, да еще к барину ехали с большой охотой, в надежде - будет хорошее угощение. Так было все сделано аккуратно и скоро, в течение 2-х недель, напилен был тес, плотники его правили и строгали, а затем разом сняли старую крышу и покрыли новым. По окончании ремонта мы вернулись домой, а жена уехала в Москву.