Вернувшись домой, барин мало оставался спокойным, на самом деле он человек имел лет 50, а я мальчик не той породы, чтобы вести со мной умный разговор, а так, когда я сижу и набиваю ему папиросы, раньше были гильзы насыпные, он ходит по комнате, что-нибудь рассказывает из жизни в гимназии, которую не окончил, а только 5 классов, потом был отдан в Юнкерское училище, и оттуда был выгнан за пьянство, а затем по выбору служил непременным членом в Чистопольской Земской управе, где разъезжая по своему участку, занимался пьянством, не стесняясь и не пренебрегая рассовостью человека. Бывало так: сидим, сидим, ему скучно, а мне нудно, тоже хочется побегать по улице с товарищами, поиграть в бабки до чего я был любитель, а играть ловкий. Бабок у меня было выиграно меры две. А когда уж очень ему взгрустнется, он говорит: «Митюшка, сбегай-ка, принеси бутылочку». Ну, я готов, как пионер к обороне. Раз-два и есть. Садимся выпивать, закуской были соленые или свежие огурцы, соленная вилковая капуста, посыпанная сахарной пудрой и политая горчичным маслом. Как выпьет (обыкновенная мерка была чайная чашка или стакан) начинает декламировать порнографические стихи, такие же песни. А как только ляжет отдыхать или уже сильно пьян, я его раздену, уложу и ходу на улицу и нейду до тех пор, пока не позовут, но иногда от него и доставалось ругани. Я на ругань не сердился, а немного сознавал свою вину, переносил терпеливо. Имение у него было не большое: пахотной земли в 3-х полях 240 десятин 8-х40 саж., 18 десятин лесу молодняка, луга только по оврагам. Еще было 100 десятин в другой дер. Сосновке, верст 20 от села, та была в аренде у богатого мужика села Остолопово Николая Петровича Аталова. К этому Аталову мы с ним частенько ездили пропивать арендную плату. Так было весной - в мае 1888 г. ездили в г. Чистополь, там погуляли сутки-трое, денег больше нет, надо ехать домой, а со временем он не считался, айда-пошел, больше никаких уговоров. Ну, мы выехали от его тетки к закату солнца, на выезде, улица Казанский тракт, стоял трактир, название не помню, а помню, что у окон были наличники и ставни – зеленые. Тут остановил лошадей и кричит сидельца, тот вышел: «А-а-а, Алексей Константинович, что же вы не заходите? Милости просим, хорошему гостю рады, а лошадок я привяжу вот к воротам. Вы не беспокойтесь, все будет в сохранности, Мальчик, подъезжай сюда» и сам взял лошадей под уздцы, повел к воротам, привязал за вколоченное в столб кольцо и меня повел в трактир. Сели за стол, явился графин с водкой, закуска и наливай-подавай. Я пил наравне с ними, уже была ночь, как мы с барином отъехали от ворот трактира, я сел на козлы и правил парой лошадей. Лошади были смирные, два мерина, в корню ходил гнедой «Васька», а левой стороны – бурый «Чижик». Дорогу я уже знал, барин мой, когда съехали с мостовой на грунтовую дорогу, стало тише под колесами, он уснул в экипаже, а я увидал, что он спит, пустил лошадей шагом. До села Иванаева 15 верст, ехали примерно часа два, село проехали благополучно, еще нужно проехать большаком версты 2 ½ и мы свернули бы на свою влево проселочную дорогу. Только я выехал из Утяковского оврага, как верстах 4-5 вправо впереди показалось зарево, на грех и барин проснулся, увидал пожар, взял у меня вожжи и гаркнул: «Васька, пошел, пошел», не разбирая дороги, направил лошадей прямо на пожар. Ехали и пашней и хлебами и уперлись в овраг реки Баяты, спуска нет, поехали вдоль оврага, я боялся попасть в обрыв и убиться. Наконец доехали до дороги – брода, и снова погнал лошадей в карьер. Горела дер. Батерякова. Русско-татарское население, горели 9 домов татар, а пока мы ехали они уже догорали. Но барин здесь наделал много шума, побил старосту и кто стоял, глядел, и не работал, тот тоже получил по рылу. Пожар потушили уже хорошо об утремши, нас пригласил богатый татарин чай пить, а за чаем, как водится, водка. Отсюда мы выехали после обеда, но не домой, нет, а в село Остолопово, в сторону на берег реки Камы, к его арендатору Н.П. Аталову. Здесь нас совершенно разоружили, лошадей отложили, убрали, самих в чистую половину и ¼ ведра водки, сам Аталов всегда пил. Я от них не отставал. На второй день утром позавтракали совместно с их семейством, у них был сын в моих годах, звали его Афонькой. Афонька меня зовет: «Айда на лодке кататься». Лодка у них была своя. Пошли, речка была полная, но уже луговые берега показались наружу, в реке были плоты леса, я сел в весла грести, хотя мог, а править лодкой без кормового весла я не мог. Афонька мне говорит: «талань-талань», а я этого слова не понимаю, и так таланили-таланили, лодку нашу течением подтянуло к плотам и опрокинуло, мы оба под лодку в воду, я каким-то чудом угодил на лодку, а Афоньку потянуло под плот леса, но к нашему счастью плот разгружали мужики, подскочили с багром и Афоньку за рубашку вытянули. Пришли оба мокрые, дали нам сухое белье, а свое вымыли. На третий день уже к заходу солнца мы от Аталова выехали, я правил лошадьми, сидя на козлах, я думал ехать домой, а барин приказал ехать по большой улице, доезжая до церкви, остановились около дома Тимофея Ивановича Чиркова, барин слез с тележки, подошел к окну, а окна высоко были, он кричит: «Тимофей Иванович, Тимофей Иванович». Тот услыхал, выглянул в окно, «А, Алексей Константинович» - выходит на двор, отворяет ворота – «Давай заезжайте». Заехали, но я сказал, чтобы лошадей не откладывать.
     Входим в избу, там бабы уже ставят самовар, более ведра. Самовар поспел, явилась ¼ ведра Макашинской водки, 10 яиц и пирог с капустой. Сам старик Чирков не пил водку и его сын Ефим глухой тоже не пил. Мы с барином двое наливали в чайный стакан и угощаемся, закусывали пирогом и яйцами. Кончили четверть, я попросил Тимофея Ивановича положить барина в тележку, оправить лошадей и вывести их к воротам. С имевшегося с нами двухствольного [пистонного] ружья я пистоны с куфорок снял, а револьвер системы «Бульдок» у барина из кармана вынул, положил себе в карман. Сел на козлы, отворили ворота, я выехал. Пустил лошадей легкой рысью, выехал в поле на прямой рубеж, ведущий к большому тракту, дал лошадям полный ход. Большаком повернул влево, шагом, дабы не проглядеть поворот вправо малой дороги к нам на село. Лишь поворот показался, снова дал ходу до оврага, который проехал тихо. Выехал наверх, еще дал ходу до дер. Николаевки, которую тоже проехал тихо, время было уже часа 2, я боялся этой деревни, тут у него была старая знакомая девка Варя Теплякова, с которой он половину аренды за участок в 100 десятин прогулял. Да к тому и молодежь была озорная: как-то Шаровы, Макурины, Ечины, Трусовы, Тепляковы, Козлов, Маеровы, в особенности Ермошка Кривой и Михеичевы и мн. др. Именно потому я боялся, как-то раньше этого мы были тут, ехавши с охоты на бекасов на ихних за деревней болотах и остановились у двора Афанасия Шарова (косого), ребята набились вокруг меня, начали хулиганить, я одного из них ожог ременным кнутом, тогда был день, а теперь была ночь. Так деревню проехали благополучно, а за деревней пустил лошадей полной рысью, до дер. М.[алый] Красный Яр. Последней, а она с ½ версты, ехал шагом, а, выехавши, дал последний до села перегон как следует. Подъехал к воротам дома, собаки забрехали, я свистнул, замолчали, особенно была беспокойная собака, черная сука «Лыска». Я отворил ворота, тихо ввел лошадей, завел в каретник, отложил, поставил лошадей в конюшню на выстойку, каретник со спящим в тележке барином запер на замок, зашел сказал кучеру, чтобы присмотрел за лошадьми, а сам пошел домой, подлез под ворота и лег на дворе в стоявшую под крышей телегу. Утром, когда солнце стало всходить, его лучи пробивались в боковые щели забора каретника, барин проснулся, видит свет лучей солнца, а понять не может, где он, давай кричать. Кучер Михаил Григорьевич ему сказал, что он на замке, а ключ у меня и меня во флигеле нет, побежал ко мне на дом. Подошел к окну с улицы, спрашивает мать: «Матрена Васильевна, а где Митюшка?». Та говорит: «Я не видала, разве где на дворе спит», вышла на крыльцо, увидала меня спящего в телеге и показала: «Вон он». Михаил меня разбудил и говорит: «Иди скорее, барин кричит». Я вскочил, не умываясь, побежал, открыл каретник, а барин на меня: «Ты что, туды твою мать, меня запер?». Я ему говорю, что «У вас в кармане деньги». Действительно, в кармане было денег 1 р. 40 к. «Ага, ну ладно, иди, отпирай флигель», - пришли, - «Ставь самовар», - я поставил – «Ты беги за водкой», - дает эти 1 р. 40 к., - «а я посмотрю самовар». Я быстро сходил, самовар вскипел, сели похмеляться, он снова стал пьяный, лег спать, а я на улицу играть. Таких похождений у нас было очень часто, ездили по две-три недели не возвращались домой, ему были все знакомы, управляющие имениями, богатые мужики и попы, гулял на свадьбах у мужиков, крестил детей: одним словом никому не отказывал и ни в чем. Если у него кто что попросит – отдаст последнее.
     В 1889 году мы купили к Пасхе ½ ведра водки до Вербного воскресения, положили в бутыли травы зверобоя и я их отнес на чердак, дабы в Страстную неделю не соблазниться. В Пасху, как только ударили позыв к утренней службе, мы оба пошли в церковь, захватив с собой пасхалию для освящения. Я тогда пел в хору на клиросе 1-м дискантом. Кончилась утренняя и до 8 ч. утра ходил, в 8 ч. Крест в церковь и начинается позыв к Литургии. А мы с барином пришли из церкви, разложили пасхалию, снес я с чердака одну ¼ настойки и стали разговляться. И до позыва т.е. к 8-ми часам ¼ оказалась пустая. Он лег спать, а я пошел в церковь и снова пел на клиросе. Пришел из церкви, барин встал, приказал принести вторую ¼, и эту к 2-м часам дня мы опорожнили. Так нам на каждого пришлось по ¼ ведра выпить в течение 12 часов, он хотя промежу так часа 4, а я нет. Куда шло вино в меня, я удивлялся. Правда, я был, хотя невысок, но плотный и сытый, а когда пил водку, то ужасно много жрал.
     Так я у него прожил с 7 июня 1887 г. по июнь 1889 г., ушел по болезни малярией, которая меня держала до наступления зимы. Они тогда взяли горничную Анну Котову, ибо жена вернулась снова к нему. Когда я поправился от болезни, меня взяла к себе в дом его мать Анна Алексеевна, топить в зиму в ея доме печи. В эту зиму у них на дворе стали рубить срубы, для дома тети и сестре – Феоктисте Алексеевне [Шахт]. Здесь я стал учиться рубить срубы, для чего имел посиланный топор. К паровой пашне меня взяли домой и я с Созоновыми распрощался.