Как только успокоились от волнений встречи, я спросил где отец, он лежал в больнице, раненый ножом в правую сторону груди подлецом Тимошкой Сидяковым, при выпивке общественного вина за кабак. Затем стали собираться с улицы братья (был праздник Казанской Б.[ожией] М.[атери] 22 октября), сестры, родные, товарищи. Я послал за ¼ водки, принесли, стал всех угощать. Пришел крестный Порфирий со своим сватом Прокофием Книгиным, отцом Анютки. Подал я П.[рокофию] К.[нигину] водки, после чего он отозвал меня в чулан, где была русская печка, и говорил, что нельзя ли отказать тому жениху, за которого была уже просватана Анюта (т.е. за Ивана Герасимова, порядочного дурака-хулигана, отец которого всю жизнь пьянствовал и играл в орлянку). Я ему откровенно сказал, что в такой момент делать такое расстройство неудобно и мои родные не согласятся принять на себя расход того жениха, что он израсходовал. Я еще его спросил: «Вы ее отдаете или она согласилась сама?», он сказал, что сама. «Тогда пусть идет и живет с Богом, а я теперь жениться не намерен, потому что не надеюсь освободиться от службы». Так на этом покончили разговор. Крестный Порфирий пригласил меня к себе в гости. Мы пошли трое: я, крестный и Прокофий. Позднее пришел зять крестного и сын Прокофия – Иван. Тут мы вчетвером выпили ¼ водки, я уже был в ºº-сах, Иван позвал меня к себе, и мы пошли. Приходим к ним в дом, там полно народу. Девишник, жених сидит с невестой. Я подошел сначала к ним, как виновникам торжества, подавая обоим руку, говорю: «Здравствуйте, молодые люди». Анюта смущенно с навернувшимися на глазах слезами ответила: «Здравствуй, коль не шутишь». Я говорю: «Теперь время не шуток, как у тебя, так и у меня, ты идешь замуж, а я Царю служить». Затем пошел по порядку к каждой девушке давая руку, а они, закрывая рты – хихикают. Много было и ребят, с которыми еще не видался, поздоровался со всеми, тут меня вино стало побрасывать в сторону. Следовавший за мной кум Корнилий Устинов берет меня под руки и говорит: «Кум, пойдем со мной», я беспрекословно ему повиновался. Вообще у меня не было случаев, когда я пьян и без причины задевать других. Так мы ушли. Довел он меня до своего соседа Аверьяна Николаевича Белякова, ввел в избу, где и уложил на полу спать.
     Утром за мной пришел братишка звать домой, ибо мой извозчик Баширов собрался ехать. Пришел, попросил у матери ½ б.[утылки] водки и завтрак извозчику, она подала, мы с ним выпили, отдал ему 1 р. за подводу и он уехал. Потом запряг лошадь, поехал в село Горки 23 вер.[ст] в больницу, где лечился отец. Отец уже поправился, раны залечились. Он выписался, и поехали домой. Приехали домой, я пока нахожусь один. Мои товарищи призывники притихли, никто не гуляет. Федор Васильевич Настявин-Мордовин, назло всем женился на своей Ольге, бывшей уже с икрой, и скоро ожидался приплод. Мне пришлось ходить к каждому и звать гулять, всех было 11 человек. Собрались ко мне, принес ¼ водки, распили и далее к Сергею Никифорову, к Федору Настявину, мать последняго подняла бучу, что он уже гулял свою свадьбу, что у нея уже нет денег и т.д., но все таки я принял участие в их споре, уговорил старушку, она меня поняла и успокоилась, гулять разрешила. Так мы, переходя со двора на двор, выпивали в каждом по ¼ водки до 1 ноября.
     1-го нужно собираться ехать в приемную комиссию, уже никто никуда из дома не выходил, а собирались к каждому свои родные, приносили кто что может рекруту на дорогу и на расходы в городе. Угостившись дома сколько влезет в утробу грешную, родители благословят образом, крестный отец и крестная мать – своим, выходим на улицу в сопровождении родных и близких и идем по улице до сравнения с церковью. Здесь помолимся в последний раз на Храм Божий и садимся в следующую за нами подводу, и едем в город. Так, когда я молился на Божий Храм, в это время ехал поезд свадьбы моей бывшей Анюты и она открыла свое покрывало, послала мне рукой последнее «п-р-о-щ-а-й».
     Усевшись в кожевку саней со старшим братом, я тут же склонился на сидение и уснул. Проехали 18 верст до села Иванаево, здесь брат меня разбудил, предложил выпить водки, я не возразил, он подъехал к казенке, стоящей на берегу реки у моста, взял 1 б.[утылку] мы тут же выпили и я снова лег спать до квартиры в городе. Встали у родственников Алексея Ильича Тамышевского. Здесь остановились рекруты д. М.[алого] Красного Яра – Павел Спиридонов и Василий Староверов. Тут сейчас составили кампанию, ¼ водки и пошла рвать. Наутро сходили в присутствие на проверку, сказали сдатчику сельстаросте Степану Шигачеву, где нас искать, сами пошли в город гулять. На 2-й день жеребьевка, наша волость прогуляла, жеребья тянул за нас старшина. Когда мы пришли в приемную, старшина дает горсть жеребьев, я взял и пошли в трактир их разбирать. Мой №-р был 675, а Сергея Никифорова 1051. Обоих нас приняли. Остальные освобождены по разным причинам. Когда начали определять нашу годность врачебная комиссия, то у меня вышло рост 2 ар.[шина] 5 верш.[ков], в груди 1 ар.[шин] 4 верш.[ка] «Артиллерия». Но я этого слова сам не слыхал, а мне сказали после. От радости, что меня приняли, пошел так нарезался, что сам идти не мог, а довели товарищи. По окончании приема, принятым староста Шигаев дал на ¼ из сумм общества, а затем нас отпустили до 21 ноября, когда нужно явиться на сборный пункт, для назначения по воинским частям и по роду оружия. Приехали домой, гулять уж с нами никто не захотел, остались двое, я и Сергей. Однажды нас пригласил крестный, взял ¼, пришел Прокофий, в 4-ом выпили, пошли к Сергею ¼, у меня ¼ и я там уснул так часа 3-4, проснулся вечером часов в 9, дома никого не видал, только бабушка, она спросила меня, домой что ли я пойду, я сказал да, она подала мне шапку и рукавицы и я пошел на вечеринку. Девки собирались у Анютки Макарихиной, скромной и шутливой. Анютка мне точно обрисовала жизнь вышедшей Анютки Книгиной замуж. Как она жила в мое отсутствие…. [….] Выслушав эту повесть, подумал: да, как все делается не обдуманно и легковерно, а меня Господь отвел от такого могущаго быть несчастья.
     До отъезда на разбивку, т.е. 21 ноября, я стал пить реже да и надоело. 21-го поехали. При разбивке и назначении в Квантунскую артиллерию меня на сборном не было, выкликали – нет, заменили другим, куда отправляли по желанию с женами и детьми, на счет казны. Я потом был вызван и назначен в 1-й стрелковый Артиллерийский дивизион, расположенный в гор. Плоцке царства Польского. Когда сформировались команды к отправке, был приемщик, из 40 пех. Колыванского полка, стар.[ший] унтер-офицер и в помощь ему были даны: 1 ун.[тер] оф.[ицер] кадровый от воин.[ского] Н[ачальни]-ка и 1 ефрейтор Ветлужскаго резевнаго батальона. Я отпросился уйти вперед, с таким расчетом, зайти еще раз домой и догнать партию на дневке в с. Шуран, на правом берегу р. Камы. Вещи – сундук - поручил смотреть Василию Староверову. По прибытии домой снова затеял гулянку с Прокофием Федоровичем Книгиным, который почему-то меня любил, более всех молодых людей, моих сверстников, а к тому же любил и выпить, а водки выпивал много. В этот раз мы пили с ним 3-е суток, не ложились спать. Одну ночь водка у нас вышла, а нужно еще пить, он говорит: пойдем к зятю – новому мужу Анюты, приходим в его дом, а жил он на краю у дороги в д. Тиганы, ворота из палок, только бы корова не ушла со двора. Сени не заперты, взошли в избу, зажгли лампу коптилку, молодые лежат на полу, одетые возовым пологом, я подумал: хороша и мила такая жизнь, когда не на чем спать, кроме грязных половых досок, забросанных ржаной соломой и одеться теплым-мягким, кроме дерюжного полога. И еще блеснула мысль, неужели и я, женившись на этой Анютке, тоже бы так валялся на грязном полу, на соломе и одевался – дерюжным пологом и ведь дети бы родились, как и от тех, кто спит на мягком и одевается теплым. Мы спросили Ивана – так звали зятя, не достанет ли он где водки, он отрицательно покачал головой, а жена – Анютка не показала и носа. Она в это время наверное перебирала в мозгах своей головы все те ночи, когда она сладко спала со своим милым Митей у него на левой руке, а теперь он любуется, как ей завладел соперник Ванька Герасимов. Не добившись водки, мы пошли в наш конец, к крестному Порфирию. [Ворота заперты]. Я махнул на ворота, подтянулся, перелез [через] них, отпер, вошел Прокопий, взошли в сени и избу [которые] не запирались, зажгли лампу, стали будить крестного. Он встал, достал ¼ водки, сели пить, до света здесь сидели, выпили порядочно, нам Марья Яковлевна, [хозяйка] поджарила на сковороде свинины, стали завтракать. По окончании пошли все трое ко мне, также ¼ водки и самодельной закуски, сюда я пригласил своего [отца]. У меня выпили, пошли к Прокофию Федоровичу, тоже ¼, помню, закусывали соленой вилковой капустой, но допили мы водку или нет, не знаю. Только проснувшись поздно ночью сидя за столом с угла облокотившись на стол. Лампа горела не полным светом. Я позвал бабушку, она встала, спросила: домой что ли я пойду?. Я сказал - да, она дала шапку и рукавицы и я побрел. Пришел домой, мать постелила мне на полу. Лег – не спится. Внутри горит. Прошу пить. Мать подала своего пива, через 10-15 минут меня сорвало. Потом еще прошу пить, мать дала квасу, такая же история. Через малое время опять прошу пить, дает мне воды, снова назад все, и больше я не просил. Утром встать не могу, все тело болит, как избитое, есть ничего не могу, и на водку не могу смотреть. Так шлялся, как будто что потерял. Придешь на вечерки, девки какие-то холодные, и уже у них сложилось убеждение, что я не их и они не мои. Между нами разверзлась непроходимая пропасть. В этот вечер я последний раз простился с подругами моей молодости и больше их не видал (вновь увидал некоторых уже отслужившись в 1901 году, они уже матери нескольких детей).