22 мая 1903 г. прибыл в батарею. Батареи бригады были в лагерях, на Барановском полигоне, в 20 верстах от города, по линии ж.[елезной] д.[ороги] ко Владивостоку. Дня три или четыре не ходил никуда, потом купил удочек, устроил три штуки и пошел на реку Суйфун, удить рыбу. Удил между мельницей и бойней. Берет хорошо, но попадает плохо. Так что я поймал лишь на уху, а потом рассмотрел, кто это берет: это краб, морской мелкий рак, да так он мучает удильщиков, это ужас, не успеваешь оправлять удочку. 1-го VII по приказанию поручика Дроздова, пришел в лагерь и подал докладную записку о приеме меня на сверхсрочную службу. Приняли. Я должен был прибыть в лагерь на работу. Сходил к жене, распорядился о ея снабжении на время моего отсутствия, сам вернулся в лагерь.
     Жизнь протекала как по ровному руслу. Центральная 2-х стволка, иду и стреляю в попадающихся ворон и галок. Навстречу мне идет командир бригады генерал-майор Лучковский Алексей Антонович, спросил мою фамилию и батарею, проехал. На другой день получаем из бригадного Управления предписание отобрать у меня ружье и представить в Управление бригады. Мне к-[оманди]р батареи говорит: «Ч…..в, у тебя к-[оманди]р бригады, ты его сдай, а сам подай мне докладную». Я это сделал. Ружье это было собственно не мое. Мне его в Казани поручил знакомый б.[ывший] волостной писарь нашей волости Ермолай Лаврентьевич Чернов, отдать исправить. Я его отдал в Ружейный магазин на Воскресенской ул. в Казани – Винер починил, уплатил за него 10 руб. Чернову сообщил открытым письмом, он до моего отъезда не приезжал, захватила распутица, в потом вскрытие Волги, а затем и мой отъезд. Так ружье пришлось взять с собой с таким расчетом, что если он мне напишет, то его вышлю почтой с наложенным платежом. А вышло все наоборот. О ружье у меня спросили уже в 1905 г., когда я был уже дома, отписался, денег возврат израсходованных не получил и не знаю, получил ли Чернов ружье из бригады. Говорил мне как-то при встрече на походе писарь Управления бригады Семенюк, будто ружье отправили Чернову, а насколько это правда, уверить боюсь. Но меня оставили в покое.
     Так, по возвращении из лагеря, как-то повстречались с писарем 1-й батареи, он мне предложил пойти с ним выпить в ренсковый погреб, торгующий близ расположения 1-й батареи. Быковцовы позвали нас в квартиру смежно с магазином. Сели за стол, подали водки, вина, закуски. Сели мы 4-ре человека, супруги Быковцовы, я и писарь 1-й батареи, стали пить, но сошлись все в выпивке конкуренты, а в особенности сама м-[ада]м Быковцова Матрена Андреевна, она нам не уступала, а при каждом новом наливе в стаканы, она говорила: «Ну, г.г.г-[оспо]да, гакнем?». При этой беседе писарь 1-й батареи сказал, что у меня жена в интересном положении, что мне нужна будет кума. М.[атрена] А.[ндреевна] Б.[ыковцова] с радостью дает согласие быть восприемницей, и в обязательном порядке ее позвать. Заручившись словом согласия, я был в одном случае спокоен, что один человек уже есть.
     В промежуток этого времени я делаю свое дело. Дела батареи по возвращении из похода по успокоении Китая в 1899-1900 гг. были приведены в самом хаотическом состоянии. Мне завхоз ш[табс]-к[апитан] Дроздов говорит: «Ч…..в! Напиши рапорт в Штаб воен.[ного] Министерства о высылке №№-ра 1-го приказа по В[оенному] В[едомству] за 1861 г. о хранении дел частям В[оенного] В[едомства?]». Я выписал. Получил. Затем Ш[табс] К[апитан] Дроздов приказал разобрать все бумаги, лежащие в 2-х углах канцелярии на полу ворохами, нужные для руководства откладывать в №№ руководящего дела, согласно приказа, а не имеющие значения жгли в печи. Я засел за это дело сам, как уже опытный архивариус, это уже 3-й архив сортирую, а другим даю лишь подбирать по времени выхода или поступления. Работу эту продолжал месяца 4-ре, не покладая рук, с 9 ч.[асов] утра по 1-2 ч.[аса] ночи. Закончил с архивом, переплетчик Лисин все их склеил и сшил. Одним словом, дела были приведены в порядок, как получился пакет красного цвета с надписью «По мобилизации» 28 января 1904 г.
     Вернемся несколько назад, 1-го декабря 1903 года, жена моя Марианна собралась родить в 4 ч.[аса] утра, будит меня: «Митя, мне тяжело, ты встань, постели мне вон там постель». Я встал, постель устроил, перевел ее, положил, сам пошел разбудил ветфельдшера, моего хорошего друга Карпа Павловича Матющенко, попросил его пойти или поехать в город и найти акушерку. Он моментально собрался и ушел. Я сам не мешкая затопил плиту, поставил детскую ванну с водой – нагреть. А потом позвал медфельдшера Артема Афанасьевича Яресько, на всякий случай быть готовым. Этот недолго заставил себя ждать – явился. У жены были последния силы напряжены и на свет появился новый человек м.[ужского] пола. Слава тебе, Господи, без трудных последствий. Я его принял, пуповину завязал по указаниям матери, самое покрыл, оставил лежать спокойно, до освобождения от последа, взял нового человека в ванну, вымыл чисто с мылом, ибо знал, что нечистота являет дурные последствия. Уложил мальчика в перину и он уснул. У меня была ¼ водки, садимся с Яресько за ¼, начинаем пить за здоровье виновников случая. Потом вскоре является К.П. Матющенко, говорит, что ни одной акушерки нет дома, разъехались по вызову. Я говорю – не нужно, что все хорошо и благополучно, давай садись и раздели с нами радость. Он аж привскочил: «Неужели кончено?». «Да, и сын вон спит». Ну, Слава Богу. До рассвету ¼ водки кончили. Они пошли в казарму, а я остался у себя, нужно было помочь жене омыться, прибрать в помещении, приготовить кушать. Жена моя, Слава Богу, не была капризная, в силе порядочная, так что долго не мучила меня, что потруднее – я сделаю сам, а легкое она тихонько делала сама. Приходит день крещения ребенка 6 декабря. Кумом – крестным отцом пригласил К.И. Матющенко, а крестной матерью по прежней уговоренности, позвал Матрену Андреевну Быковцеву, которая с радостью приняла предложение. 6 декабря 1903 г. в церкви 1-го стрелкового пехотного полка окрестили. Прибыли кумовья. Сервирован обед был из тех продуктов, какие можно было найти на рынке. Гостей сначала было: мои кумовья и Яресько. Иду звать фельдфебеля Павленко, отказался, не была еще поверка. Поверка кончилась. Явился фельдфебель, затем взводные фейерверкеры, каптенармусы, фуражиры и артельщик, свои люди. Началось пьянство форменное. А моя кума Матрона Андреевна сидит как королева с мужем, только и вызывает, то ко мне, то к восприемнику: «Кум, гикнем». Порушенная ея посуда был чайный стакан. Напились как нельзя лучше и больше. Даже и дочку мою в 2 годика, напоили красным вином, она кричит. Но потом ее уложили и вскоре я свалился, жена дала право распоряжаться кумовьям. Пригласили гармониста, началась пляска, в конце набралось столько людей, что большая квартира едва вмещала. Я спал.