Батарея находилась на реке Шихе, сильного боя я не застал, а перестрелка была. Командир батареи подполковник Диатроптов, тоже незадолго до меня вернулся в батарею, болел дизентерий, и в это время был на позиции. Я пришел в нему с важными бумагами и кое что подписать. Окончил с ним, он мне сказал, чтобы я поскорее уходил, я пошел в тыл батареи и не более 150 сажен отошел, как японская шрапнель разорвалась на батарее, а трубки головка летит с левой стороны меня «фр-фр-фр», и упала на землю, покатилась, я подошел к ней, взял ее, она была горячая, таял на ней снег. После этого боя батарея стояла на отдыхе. Командиру пришло распоряжение сдать батарею капитану Потулову (ангел мой – его поговорка), а Диатроптову принять 1-ю парковую бригаду. Он стал собираться уезжать от нас. Приходит ко мне часов в 11 ночи фельдфебель Дмитрий Панкратович Рязанцев, Тамбовской губ.[ернии] из села Мордово, такой грубый неотесанный мужик, и при том малограмотный, я за [н]его, сукина сына, одни сутки дежурил по конюшне, ужасный был язычник, душил солдат. Рязанцев мне говорит: «Ты, Ч…..в, составь адрес командиру от солдат, да смотри, х-о-р-о-ш-е-н-ь-к-о». Я говорю: «Ладно, как выйдет». В канцелярии был один. Сел, составил черновик, несколько раз прочел его, придавая в выражениях более чувствительности, умиления и жалости, переписал набело, крупным отчетливым почерком, лег спать. Утром построили н-ч батареи на обширном дворе, фельдфебель Рязанцев бежит ко мне: «Ч…..в, давай, написал что-ли?». Я ему даю и спросил: «А кто будет читать?» - «Я прочитаю» - «Ну и не сумеешь» - «Да что я али не разберу». Ушел. Я вышел, встал невдалеке и слушал, как он читает. Прочитал скверно, без ударений на нужных местах, как монах часы – монотонно. Но командир плакал от выраженных слов, солдаты тоже многие плакали.
     По отъезде Диатропова батарее пришлось двинуться в поход к границе Кореи, на помощь отряду генерала Келлера, прошли мы в сутки 120 верст, поздно ночью разбили бивак, взводныя палатки, внутри разложили костры, люди усталые, валятся спать как мухи и многие пожгли у костра полушубки, а их выдавали в поход всем новые длинные, черные валенки обсапоженные кожей. Ночевали. Утром рано поднялась батарея и снова в путь. Прошли 16 верст. Стой. Телеграмма, вернуться обратно. Японец жмет на 1-й корпус к г. Мукдену. Батарея тем же путем обратно, шли на рысях, прислуга сидела на своих местах. Пришли поздно ночью на указанное место, огней не разводить. Лошади в упряжи, люди валятся спать. Я лег на мерзлую землю под брезентовый вещевой чехол, от него жжет холодом как огнем. Встал, до утра ходил на ногах. Утром батарею на позицию, а мы обоз 1-го разр.[яда] остались и перешли в деревню. Стояли так до 25 февраля.
     Пятница Масляной недели. Днем можно ходить нагому, как солнце сядет – в шубе терпения нет. 20-23-25ºº морозу. Я, как обогрело солнце, согрел казан воды, вымылся на воздухе, постирал белье, развесил его на оглобле двуколки и белье уже высохло, подъезжает командир батареи уже подполковник Потулов: «Ну, ангел мой, складывайтесь, батарея идет». Я его спросил: «Куда идем, Ваше Выс-[окоблагоро]дие?», а он: «А я тебя хотел спросить» - «Я не знаю» - «И я не знаю». Быстро сложились, лошадей запрягли, подошла батарея. Сделали маленький привал, командир дал команду: «Ездовые, садись. Справо поорудийно ш-а-г-о-м м-а-р-р-р-ш» - и пошли просто полем без дороги, по направлению к г. Мукдену.
     Подходя ближе к Мукдену глазам моим представился оголенный молодой лес, а подошли ближе - это оказалась пехота, с поднятыми кверху штыками. Японец преградил путь, выставив впереди цепь своей пехоты, а по нас бил артиллерийский артиллерией перекрестным огнем. Эту ошибку исправил сам Куропаткин, одев капитанскую шинель, взяв полк пехоты и двинулся напролом японской цепи, и поставили под ж.[елезно]д.[орожную] насыпь несколько батарей, стали обстреливать японцев. Часов до 11-12-ти мы стояли у полотна ж.[елезной]д.[ороги] пока не дано сигнала – вперед. Переходя линию ж.[елезной] д.[ороги] стали попадаться трупы убитых и разорванных снарядами солдат. Мы поднялись до деревни, командир батареи подполковник Потулов отдал строгий словесный приказ капитану Алаимову вести батарею, поручикам Сидоренко и Шестоперову идти при взводах, а сим в хвосте батареи, солдатам строевому расчету – при орудиях, обоз вел подпоручик Павленков. Взошли в дер.[евню] Выходу не знаем, командир скомандовал – «В ш-а-ш-к-и» – разламывать глинобитный забор. Разом полетели с шашками наголо, разобрали проход в стене и тронулись орудия. Вышли на чистое место, стало попадаться разное казенное имущество, брошенное при отступлении. Первое зрелище: рояль жены генерала Сахарова. Интендантские спиртовые железные бочки. Я подошел к одной, пробки нет, качнул ее, болтается спирт, снял баклажку, накренил бочку и налил полную спирту. Дальше иду, нахожу брошенные с разорванными конвертами – денежные письма трех нашей батареи солдат, которыя взял с собой, на отдыхе им отдал. А еще дальше идем, находим спящих пьяных солдат, которые набрали раньше спирту и напились. Один солдат шел-шел, остановился, снял ружье с плеча, да как ударит ложей о мерзлую землю со словами «Эх, так твою мать, через тебя я горе мычу», ложа переломилась, остатки бросил в сторону, снял скатанную шинель, бросил на землю и лег спать. Таким образом, 331 пех.[отный] Орский полк только что пришел на фронт к Мукдену, весь целиком пьяный остался в плену. Прошли верст 20, на заходе солнца остановились. Сгрудились на небольшой площадке около полотна ж.[елезной] д.[ороги] всех родов оружия, с левой стороны были небольшие холмы, поросшие кустарником, в воздухе пыль. Кто-то крикнул: «Я-п-о-н-с-к-а-я кавалерия!», а кто: «Не стреляй», потом показались всадники и кричат: «С-в-о-и». И верно, были Забайкальские казаки. Стрельба затихла, в результате оказался свой солдат – убит, а доктор ранен.