Но работал у меня стекольщик – это действительно молодец, что скажешь, то и будет, при том и сам был очень сообразительный. Кассирша – Мастридия Максимовна Королева, пожилая девица лет 30, на вид хотя не так красивая, но симпатичная – брюнетка, на носу самый кончик как у воробья клюв востренький, но приглядишься – ничего.[…] Вскоре меня хозяин послал в Уржум, откуда сделало предложение Земство взять остекление новаго здания реального училища. Поехал на лошадях, оттуда проехал в Кукарку, Котельнич, Орлов, Вятку, спустился в Елабугу, Сарапул, Осу, обратно Николо-Бор, Набережные Челны, Камские Поляны и Чистополь, а затем Казань.[…]
    Пожив на этой квартире до июня 10-го 1910 г. мне предложили освободить квартиру, как приезжает хозяин дома. Я квартиру нашел по этой же улице, во вновь отстроенном деревянном доме, внизу за 8 р. в месяц. Улучив время в обед, беру ломового извозчика, заехал на двор и начинаю накладывать крупные вещи из мебели. Воз привезли, сложили, поехали за вторым, а караулить оставил дочь Евгению 10 лет и сына Николая 7 лет. Заехали на двор, стали еще накладывать, а жена наложила из гардероба на плечо платье и мои костюмы, пошла туда, пришла ко двору, а в середине усадьбы был дровяной сарай полон наложен щеп и стружек от постройки – горит. Жена бежит и кричит: «Митя! Там горит!». Я с дрог все потолкал на дворе, поехал туда, а там уже сбежавшийся народ вытащили все на улицу, а сундуки лошадь, высланная Е.Е. Софроновым, поклали и увезли к нему на завод, а оставшиеся вещи я собрал, за исключением: поганых ведра, ночного горшка и ковша. Хватились ребенка 4 лет дочки Шуры – нет, туда-сюда – нет. Думали не сгорела ли. Спрашиваем всех встречных – нет, не видали. Уж часов в 9 вечера пошли с женой на заднюю улицу, где останавливается трамвай, идем, а ее ведет женщина. Мы спрашиваем: «Шура, ты где была?» - «У тетеньки». – «Что ты делала?» - «Спала». А она когда увидала огонь, заревела. Проходившая мимо женщина взяла ее за руку, уговорила и увела домой на Большую улицу.
    После я нашел квартиру в доме Стародубцева, многоквартирный дом, заели клопы. Нашел особнячок на улице Малое кольцо у Веселова, тут я жил 2 года, потом он задумал его перестроить, я переехал на Соколову улицу в дом Туторова, где жил до весны 1912 г. В 1911 году в июне меня у Остермана хотели сжить подлым путем. От н-[аследнико]в Пашкова наняли Никиту Никитича Верен-Галицкого, служившаго у них 5 лет тому назад. Дурак и хороший был язычник – подлец, пошел. Условился с Остерман, Остерман Е.Н. идет с ним в склад, я был тут и кассирша Мастридия. Входят, Остерман мне рекомендует: «Вот Д.[митрий] А.[нтонович], Н.Н. Верен-Галицкий, я его знаю, будете работать двое». А я говорю: «Кто кому будет подчиняться? Здесь и одному делать нечего». Остерман ушел, за ним и я, поехал на устье принять стекло, прибывшее из Вольска, от бр.[атьев] Мельниковых, приехал уже поздно, магазин был закрыт. Я поднялся к Мастридии, чтобы кое-что узнать. На утро я снова уехал на устье за стеклом, сложил его на склад, иду в магазин. Альберт Августович Ролецкий вставлял зеркальное стекло в доме генерала Шамиль, в магазине Молдавского, 93х76 вершков, 17 к. весом. Я подошел и спросил его: «А.[льберт] А.[вгустович], у Вас Н.[икита] Н.[икитич] ушел?» - «Да» - «Можно его место занять?» - «Пожалуйста, я очень буду рад» - «А когда?» - «Хоть сейчас» - «Нет» - «Тогда завтра с утра». Было 30-е число июня 1911 г. вечером, под запор магазина получил жалованье, иду в кабинет к Е.Н. Остерман и говорю: «Е.[вгений] Н.[аполеонович], я сегодня получил у вас последнее жалованье, и больше на службу не выйду». – «Почему?» - «Потому, что вы взяли человека хорошего, он у вас уже служил раньше, Ваши порядки знает, пусть работает». – «Надо склад сдать» - «Я сдавать не буду, у меня все на месте, пропажи нет, где что вставлено – записано. Вам известно, что я с постройки убирал все обрезки и порожние ящики, а стекла не воровали, как у того же Верен-Галицкого и Глушкова». – «Так позвольте Вас поблагодарить за службу и пожелать всего наилучшего». Ушел. На утро вышел на работу к Н-[аследник]ам Пашкова.
    Вернемся несколько назад к Остерман. В 1910 г. из Ардатова прислала военная комиссия предложение принять участие в торгах на вставку стекол во вновь строящихся казармах. Поехал старший сын М.Е. Остерман, предварительно сказал мне сделать расценку на простое и одинарное бежское стекло со вставкой 17-ти, я сделал первому 13 к., а второму 16 к. минимум. Когда М.[ихаил] Е.[вгеньевич] собрался ехать, отец ему при мне сказал: «Ты возьми Ч……а», а он: «Нет, папа. В случае чего я телеграфирую, тогда он выедет». Поехал мой Миша. Взял работу, приезжает в Казань, зовет меня в кабинет. Как раз и отец приходит, сын сидит за столом в креслах, а отец стоит с левой стороны, а рука упирается на стену. Сын говорит: «Папа! Я взял работу» - «Почем?» - «13 к. ?» - «Каким?» - «Бежским одинарным». Отец: «Ну и попал…» - «Каким образом?» - «Не образом, а подсвечником». Сын мне говорит: «Д.[митрий] А.[нтонович], Вы там сообразите, что и как выгоднее». Я знаю, что если я буду работать, то выйду из неловкаго положения, уверен в этом, как дважды два. Я согласно данных строительной комиссией размеров заказываю точное, с надбавкой 10% на бой, количество стекла бр.[атьям] Мельниковым, с отправкой на ст.[анцию] Ардатов, дубликат мне. Когда получил дубликат, посылаю его в Ардатов, пишу стройконтре по приходе стекла выгрузить в пакгауз, ящики ставить ребром. Стекло получилось поздней осенью, составили его на воле под открытым небом, хотя от этого убытка не было, но этот товар любит осторожность. Мне работать с июля 1911 г. у Остерман не пришлось, перешел к Пашковым н-[аследни]ки, а когда Ардатов вызвал производить остекление, поехал мой заместитель Н.Н. Верен-Галицкий.
    Приехал в Ардатов золотой работник, а носил он не пальто, а как польский ксендз, крылатку, мягкую шляпу с широкими полями и с тросточкой и бух – прямо к генералу, предкомиссии, рекомендовал себя: «От фирмы Е.Н. Остерман, Н.Н. Верен-Галицкий, прибыл для остекления зданий вновь строящихся казарм». Генерал его выслушал и сказал, что «Я ничего не знаю и ко мне нечего лазить. На это есть инженеры». Он сел в калошу. Генерал нашатал хвост инженерам, десятникам, а те в свою очередь возымели к нему неудовольствие. У Н.Н. Веринг-Галицкого не было под рукой тех подходов, какими руководствовался я, а нужно было прежде всего узнать, кто десятники, какие они, кто из них имеет больше весу, тихонько с ним поговорить, угостить, а он заразный, как раз сам по болезни – не пил, можно было и угостить, а ведь старая пословица «сухая ложка рот дерет», или «не помажешь, не поедешь», так и во всяком деле. Все едят, и все пьют, а ты сумей волков накормить, а овцам целым быть. Так, вызвал стекольщиков, Н.Е. Смирнова с товарищами, приехали, начали работать. Сработали – кончили. Пошла приемная комиссия, и давай стекла мылом крестить, брак, и оставили в раме из 12 стекол – одно-два, остальное - брак. Нужно выставить и вставить. Тройная зарплата. Вместо прибыли получился 2500 р. чистого убытка. Е.Н. Остерман озлобился, прогнал золотого трезваго работника, продал остатки товара Батурину со скидкой 44% по заводскому прейскуранту и закрыл стекольное дело.
    Второй случай послужил еще и то: для магазина Мариенштраус, выписывал еще я, зеркальные стекла, а получал со ст.[анции] ж.[елезной] д.[ороги] Н.[икита] Н.[икитич], как он их принимал, и кто их клал на извозчика – мне не известно, но привезли к магазину вставлять, открыли ящик, а там одни серповидные куски. Он выписывает по своему обмеру вторые, пришли стекла хотя целые, но малы, при вставке они проходили сквозь рамы. И третий подлый с его стороны фокус: он обрезал большемерное стекло по 3-4 и 5 вершков ленты, чем обезценивал стекло и продавал своему другу-татарину Галею, который служил и раньше с Н.[икитой] Н.[икитичем], с С.И. Глушковым и со мной. С ним мошенничать ему удавалось, а со мной срывалось, я ему кроме резки стекла и укладки в ящик ничего не поручал и не доверял. Так стекольное дело Остерман потухло. Н.Н. Верен-Галицкий вскоре и сам потух – помер.
     Я у Пашкова большой роли не играл. Там был зав. магазином Яков Иванович Земберг – латыш, второй Альберт Августович Ралецкий и артельщик кассир Егор Егорович Гофман – немцы, стекольщик Андрюшка – чудак и возчик [зелялей]. Мое дело было продать, отобрать, записать заказ, принять заказ на постройке. Оклад мне был 65 р., к Рождеству наградных 25 р., к Пасхе тоже 25 р.
    Служа у Пашковых, я вел переписку с братьями Мельниковыми в гор. Волжске, с которыми был знаком, служа у Остерман. Мельниковы предполагали открыть склад стекла в Казани, я у них уже выписывал стекла для Казани, Уржума – для реального училища и гор. Ардатов для войсковых казарм. К Троице 1912 г. получаю от Мельникова телеграмму: «Выехал Тургеневым – Самолет». Я справился на пристани по телефону, когда ожидается «Тургенев», сказали, завтра, т.е. в Троицу в 10 ч.[асов] утра. В Троицу сажусь на трамвай, еду на пристань. Приехал, спросил, пароход давно пристал, пассажиры уже поразъехались. Еду обратно. Приехал до №№ Щетинина, захожу в подъезд, смотрю на доску записей посетителей - есть Н.А. Мельников № 70, а Саков № 65. Захожу к Сакову, он умывается, я извинился за беспокойство и спросил, можно ли видеть Н.А. (Мельникова)? он меня послал в № 70. Подошел к двери, стукнул, ответ – идите. Вхожу – Н.А. (Мельников) с женой кушают чай. Он сразу по предположению в ожидании назвал мою фамилию: «Вы г-н Ч…..в?». Я говорю: «Да». – «Присаживайтесь, стаканчик чаю». Чай налит. Начинается деловой разговор. Он обрисовал картину их желания открыть в Казани склад, и что наметили пригласить именно меня, как опытного продавца. Я предложение их принял, начинается вопрос, где найти помещение. Я говорю: «Помещение уже намечено мною, на самом бою» - угол Университетской и Вознесенской улиц, в доме Ольгинского детского приюта. Только договориться с опекуном Дмитр.[ием] Иван.[овичем] Чернояровым в плате и отделении части двора под склад. Теперь вопрос в окладе мне за труды. Я назначил 100 р. в месяц, а Н.А. (Мельников)  предложил 80 р. и 1 %% с оборота. Я согласился, дело за договором. Н.А. (Мельников) говорит: «Я поеду домой, напишем договор, пришлем Вам подписать, а г-н Саков останется здесь с Вами, оформите дело с помещением склада». Н.А. (Мельников) уехал. В Духов день я с Саковым пошли к Д.И. Черноярову, договорились в аренде помещения, дали 100 р. Задатку. Дело осталось за договорами. Уехал и Саков. Я жду неделю – нет, жду другую – нет, пишу письмо, отвечает бухгалтер: «Н.А. (Мельников) на заводе». В это время меня бамбардирует из Ростова н[а]/д[ону] В.А. Щеголев, по рекомендации Московского мастера алмазов Фрола Сергеевича Лобкова. Идя домой после занятия мимо 3-го отделения почтово-телеграфной конторы в Плетенях, даю срочную телеграмму Мельникову – Вольск – в 9 ч.[асов] вечера, а в 2 ч.[аса] ночи получаю ответ: «Подробности письмом», на второй день получаю заказное письмо, где пишет, что «по случаю неожиданной аварии в заводе не могу снабдить до закрытия навигации стеклом Казанский склад, не выполнив ранее принятые заказы». Что случилось на заводе? А вот что: завод работал сухим подземным горючим газом, было три скважины, отапливался завод, 92 квартиры и освещались. Но бывали и ранее такие закупорки скважин, сырой песок затягивало воздухом в трубы, прилипал к стенкам труб, постепенно нарастал, и закрывал трубу совершенно наглухо, и газ кверху не проникал. Так случилось и на сей раз. А прочистка труб сопряжена с большими трудностями, легче и скорее пробурить новую буру. Так наш договор в силу сложившегося несчастного случая аннулировался.
    Тогда я, немедля, понапрасну время не трачу, время деньги, как говорит один мудрец «Деньги потерял – ничего не потерял, время потерял – много потерял, а силу воли потерял – все потерял». Но я имел силу воли огромную. Даю в Ростов н/д [на Дону] телеграмму Щеголеву: «Согласен, принимаю предложение, выеду 10-го июля», сам начинаю лишнее продавать, часть отдал вызванному к тому времени отцу, беру с собой сундук - в укладке 28 пуд.[ов], швейную ножную машину и стенные большие часы старинной любительской работы мастера Рысева, 8-суточный завод, на бесконечных с роликом цепях, гири по 15 фунтов каждая. Сдаю багаж «Кавказ и Меркурий» до ст.[анции] Ростов н/д [на Дону], семью провожаю к родителям жены с 4-мя детьми по ж.[елезной] д.[ороге], а сам поездом еду через Н.[ижний] Новгород, чтобы заехать к Мастридии, сказать ей и на прощание ее обнять, а потом поехал в Москву, чтобы переговорить с Фролом Сергеевичем Лобковым. Прибыл в Москву к Лобкову, он мне предложил поехать на Александровскую площадь, в знаменитый того времени ресторан «Тестова», где вкусно и сытно да вдобавок и недорого кормили: из 4-х блюд обед и ½ графина водки заплатил 1 р. 20 коп. Переговорив что нужно с Лобковым, я поехал на Казанский вокзал, купил билет и поехал по Юго-Восточной ж.[елезной] д.[ороге] через Рязань, Козлов, Воронеж, Новочеркасск. Прибыл в Ростов вечером, взял извозчика и поехал в №№-ра, где в первую очередь хозяин или управитель №№-ов предложил не чаю или покушать, а «дюша моя не хатытэ ли баришна». От этого любезнаго и нахально-подлаго предложения я категорически отказался, а разобрался, запер №-р на ключ и лег спать, ужасно устал, а во время пути по ж.[елезной] д.[ороге] я сплю плохо, стук колес о стыки рельс меня беспокоят и спать не могу.