Переселившись в Управление артиллерии 5 корпуса, где я нашел однобатарейца Егора Михайловича Морозова, парень был смирный, хорошо писал и знал свое дело. Старший в команде был Софроний Лазоревич Борисенко, старший строевой части Паникин и старший хозчасти Алексей Никифорович Комаров и помощник его Чувалкин, переплетчик Дмитрий Дормидонтович Костромин и парикмахер. Сначала я как новый человек, всех стеснялся, предполагая, что раз люди тут давно уже служат, значит, они с неба звезды снимают по своим званиям. Пожил, осмотрелся и понял, что все люди как люди и такое звание не больше моего, так же пишут коряво через ять. Меня посадили на переписку приказов и приказаний под литографию. Писал я тушью, малюсеньким перышком на литографском камню переходило очень чисто и отчетливо. Общая переписка шла на машине «Ремингтон». Писал Борисенко, как первый обучился на ней писать, а другие подготавливались в свободное время и когда свободная машина.
     20 июня мы из лагерей перешли на зимние квартиры в г. Варшаву, Маршалковская ул. № 53-я, во вновь отстроенный дом, в 5-й этаж. Таскать канцелярские сундуки было очень тяжело и ужасно неудобно, по узости лестниц и крутых поворотов на маршах. 1-го сентября я, писарь Панькин и адъютант Гутков выехали на корпусные маневры, начиная наступление на гор. Сохачев, от гор. Коло, маневры смотрел военный министр генерал-адъютант Куропаткин. Работы нам почти никакой не было, ездили за отрядом на обывательской подводе. Я взял на себя работу повара. Кормил 6-7 человек. Продукцию получали от казны, одну лишь гречневую крупу, и за все остальное деньгами по 25 коп. в день на человека. Готовить приходилось только тогда, когда останавливался отряд на ночлег. Варил каждый день новое горячее. Кашу или тушеный картофель. Если варю борщ или щи, то обязательно со сметаной. Мяса клал: одним фунтом меньше количества довольствующихся людей. Сала – в кашу или картофель клал как воды, выступало на поверхность. Хлеб брал белый пеклеванный. От экономии тех, кто пил водку, покупал ½ бут.[ылки] водки, а сам тогда не пил, у меня скопилось от моего пайка экономии 1 р. 41 к. Адъютант ш[табс]-к[апитан] Гутков два раза приходил пробовать пищу, и нашел вкусной, но очень жирной. Я ему ответил: «Ничего, Ваше Благородие, едят».
     Когда шли последний переход к г. Сохачеву, солдаты 10 дивизии нажрались – проходя через деревни – слив, груш и яблоков. Животы порасстроились, с ними сделался понос, идти не может, спустит штаны, нагнется, упершись на винтовку и полыщит, как из гвоздя ассенизационной бочки. Не доходя 11 вер.[ст] до г. Сохачева, отряд остановился в фольварке, мы встали просто со своей подводой в саду, где было тьма яблок. Командиру корпуса генералу от кавалерии Бодискодонесли о больных солдатах 10 дивизии, он распорядился сию минуту послать все лазаретные линейки отряда для сбора больных солдат, а командирам полков до ротного строгий выговор, н[ачальни]-ку дивизии – поставил на вид. Всю ночь возили, собирая по дороге, больных. Утром чуть свет, отряд подняли без сигналов, тихо, стройно пошли к г. Сохачеву, который защищали Гвардейский корпус, укрепившись по правому б.[ерегу] р. Бзуры. Гвардия спала, подотделения спали, по открытии ураганного огня артиллерии, бросилась пехота с криком «ура», вброд через реку, в коей воды не более как по колено, с каменистым дном. Пехота забрала Гвардейский обоз и кухни, из котлов которых растащили суп и мясо. После отбоя наступающие части поехали в поездах, а обороняющихся Куропаткин пустил пешеходом. После мы всегда над гвардейцами смеялись: «Эх вы, бабушкина гвардия. У вас порции мяса колывановцы штыками из котлов потаскали», на что гвардейцы сильно серчали. В общем, гвардейцы народ крупный и не удобный, сырой. То ли дело стрелок, как шар, кругом 40.
     Вернулись поездом в Варшаву, я привез штук 20 яблок из того сада, самых крупных, лазил на яблони рвать. Сейчас же по прибытии срока 1896 г. уволили в запас Борисенко и Панькина. Теперь мой старший стал, получивши третью лычку – Морозов, я пока канонир. К 1-му ноября я с капитаном Ерошевичем на пароходе поехали в г. Плоцк, он проверять в 1-й стр.[елковой] арт.[иллерийской] дивизии мобилизационные планы, а я за вещами и получить все довольствие, что полагалось, находясь в командировке. В то же время адъютант попросил к[оманди]-ра батареи о производстве меня в бомбардиры. И я там был произведен и получил 2-й комплект мундирной одежды – бомбардира. Обратно вернулся один.
Успокоившись на зимних квартирах, адъютант составил новую опись строевых дел: по порядку №№ 79 и 64 литерных – всего 143 дела. Затем приказал нам с Морозовым заняться всем старым архивом со дня сформирования Управления, т.е. за 24 года. Брали один год делов, каждый себе дело, расшивая его, читаешь бумажку и относящуюся к руководству от высших учреждений, по описи отмечали в дело цветным карандашом и клали в заведенную новую папку, а не имеющия руководственного значения, жгли в печи. Так мы сидели за этими делами всю зиму до поздних часов ночи. Кончили уже в лагерях, и затем все отобранные бумаги отметили в журналах, входящем и исходящем, цветными чернилами и после всей операции, подобрали по порядку поступления или закончения переписки, отдали в переплет. Пока производили разборку архива, я так изучил опись, что как свои пять пальцев знал на память, и потом было легко вести дела, всякая справка была налицо. С Морозовым жили по-братски дружно, до одного случившегося с ним случая. [….] Горе женатому на службе или на стороне, когда оставляют на произвол судьбы своих молодых жен, человек же, а не камень, и камень от жара лопает, и в них есть такой же жар. А тот человек, который имеет ревность, самый из глупых – глупый, ведь не болото – не высохнет. Я, зная это, всячески старался удержать себя и избежать женитьбы. Был случай впереди мной описанный, как я хотел тихонько повенчаться с Дуней, правда, любил ее, жаль было, но, думаю, [5-я тетрадь] будут еще такие Дуни. А в общем не хотелось жениться на русской. Меня почему-то интересовали иностранки или иноверки.
     Вернулись из лагеря в г. Варшаву, срок 1897 г. уходил в запас и в том числе мой Егорушко, Комаров и Чукалкин. Я остаюсь уже за старшого. Егорушко уже не ходил с докладом к адъютанту, а я. Накануне отъезда Егорушки я пошел к адъютанту и ему еще сказал «А Агапка-то все-таки «тово», он на меня: «Ты, казанский, смотри, я пойду к адъютанту доложу». Я говорю: «Пойдем вместе». Так он бедняжка на меня осерчал, поехал домой и со мной не простился. Оставшись один, с учеником, молдаванином «Степка». Пришлось всю тяжесть работы возложить на себя, пока мой Степка не вошел в курс нашей обстановки. Затем меня произвели в старший разряд. Я предложил взять еще одного из 7 арт.[иллерийской] бригады, знакомого по лагерю мл.[адшего] писаря управ.[ления] бригады Тойминцева, уроженец гор. Елабуги, парень тоже был хороший. Старшим в команде был назначен журналист Петр Константинов Крашенинников из гор. Серпухова, служивший раньше в Москве у Д.И. Филиппова в булочной продавцом у Яузского моста. Я уже в это время свободно писал на машине, и свою строевую почту исполнял в тот момент, пока журналист заносит во входящий журнал хозяйственные бумаги. Прочитаю бумагу, что с ней нужно сделать, беру бумаги, кладу копировку и в машину, пишу два экземпляра, черновик и беловой, так исполню все и дам журналисту занести и потом адъютанту на подпись. И не было случая, чтобы он исправил и дал переписать. Где требовалась справка, основание или какой закон, я это своевременно подбирал и ставил на своем месте.
     18 октября 1900 г. часа в 4 дня адъютант сидя еще на занятии, слышу звонок с парадного. Электрический звонок не действовал, я спустился черным ходом в браму, вижу офицера в чине капитана, я спросил: «Что Вам угодно, Ваше В[ысокоблагоро]-дие?». Он спросил: «Кто у вас, братец, пишет на машине?». Я говорю: «Я». Тогда он вынимает из бокового кармана свернутый в 4-ро лист бумаги и говорит: «Ты мне, братец, можешь переписать эту бумажку?». Я говорю: «Позвольте посмотреть?». Он дал мне, я прочитал, это было прошение в Управление акцизом об открытии торговли. Я говорю: «Позвольте, я спрошу разрешение адъютанта и когда и куда принести?». Он: «А вот рядом № 53 кв. 6 в 6 часов вечера». Он ушел. Я пришел к адъютанту и попросил разрешения о переписке на машине этой бумаги, он взял, посмотрел и говорит: «Пожалуйста-пожалуйста, я очень рад, что ты заработаешь копейку». Я сел за машину, раз-раз и готово. Теперь жду 6-ти часов, иду к этому капитану, Львов его фамилия. Подошел к двери его № 6 квартиры, открыл имевшиеся у меня карманные часы и только стрелка на 6-ти, я нажимаю кнопку звонка и к[апита]-н Львов тут отпирает. Прошли в кухню, он кричит кухарке: «Зося, дай закусить», а сам вернулся назад и возвращается с бутылкой вина и пару сигар, ставит на стол бутылку и кладет сигары. Говорит: «Пей, ешь, кури. Должен прийти человек». Я посидел с ½ часа, кто-то к нему пришел и ушел, а я сижу, выпиваю, закусываю и закурил сигару, потом он выходит, дает три рубля и говорит: «Приди завтра во столько-то времени». Так я с ним завязал работу, во всю зиму и до 20-го мая, пока уехали в лагерь. И ежедневно поучал от него по три рубля. Первое время скапливал деньги и заводил себе, что необходимо к дому, потому что осенью 1901 г. пойду в запас, стал шить: 1 пару сапог опойковых, 1 пару сапог черной яловки и 1 пару подставленных головок, легоньких для лагеря; сшил шаровары тонкаго синяго сукна, широкие с напуском, синяго кавалерийского сукна форменного образца, новый мундир на бумазевой подкладке, костюм шерстяного шевиота, купил одеяло, 6 пар носков, 6 носовых платков и белья. Перед масленицей Львов отдавал дочь замуж и попросил меня обслужить во время обеда у стола. Я попросил разрешения у адъютанта, он с удовольствием, только сказал: «Оденься чистенько, аккуратненько». Я одел все новое. Обед кончился в 12 часов ночи, провожал гостей. Мне надавали 17 р. и он дал 15 р. А был случай, когда переписанную бумагу попросит отнести или увезти, и там давали пару рублей или угостят водкой или дадут папирос, и это все дай сюда, нам годится. Этот год 1900 и 1901-й ужасно везло, деньги лились ручьем, я едва успевал получать и пропивать. Исполнял все домашние поручения адъютанта, по случаю неудачных родов жены, родила мертвого мальчика, была больная, денщика никуда не посылал, возился с двумя девочками, кухарка - впоследствии стала моей женой - Марианна, тоже находилась все время дома. Какое бы поручение данное исполню, давал 1 р. или 1 ½ рубля.