Великим постом, так на третьей неделе в отставного генерала Рклицкого б.[ывшего] к[оманди]-ра 7 арт. бригады померла жена, генерал пишет на визитной карточке записку старшему писарю Управления 5 корпуса: «Прошу прислать одного солдата ко мне ночевать». Приносит девушка, его кухарка, отворила дверь кухни, не переходя порога двери протянула руку с запиской и говорит: «Нех пан ветне». Мы на кухне пили чай, я встал, взял записку, прочитал и говорю старшему: «Петя, я пойду к адъютанту, генерал Рклицкий просит солдата прислать». «Ну что ж, иди». Я оделся, пошел. Адъютант жил через 2 квартала, [Комиковая] № 3 кв. 31. Прихожу, попросил доложить, он вышел: «Ты что, Ч…..в?». Я доложил, как полагается, он говорит: «Я знаю, а кого же пошлем?». Я говорю: «Что посылать, могут отказываться боязнью покойников. Разрешите я сам пойду». - «А ты не боишься?» - «Никак нет, я много читал над покойниками псалтырь». – «Пожалуйста-пожалуйста, я очень рад». Я от него стремглав летел в Управление, радуясь, что генерал добрый и даром не прохожу. Сказал старшему, что иду к генералу ночевать, а Петя засмеялся: «Ступай, без тебя там покойница задавит». Ушел. Прихожу к генералу, служанка докладывает: «Барин, солдатик пришел». А генерал: «Дайте ему покушать да графинчик поставьте, он, наверное, кушать хочет». Мне дают оставшийся от обеда какой был суп, жаркое, графин и рюмку, я выпиваю рюмку, две, а иногда три, если приду в малой дозе заложивши. Покушал, вхожу к генералу в столовую, он здоровается, я приветствую приличествуя чину, он говорит: «Ты, братец, куришь?». - «Так точно». – «На-ко вот папиросы, кури». Все табачным дымом пахнет, я не могу курить, кашель мучает, я выкурю штуки 2 папиросы, разуваюсь, стелю свои военные шкуры на диван, и ложусь. А он у другой стены на атаманке. В мою сторону у стола поставит 2 стула с высокими спинками и оденет их мундиром и поставит свечу, дабы мне не мешал свет, а он без огня боялся. Наутро адъютант пришел на панихиду и по окончании ея мне говорит: «Ты, Ч…..в, побудешь здесь до похорон, мы как-нибудь обойдемся без тебя, а там генерал тебе скажет». «Слушаюсь, Ваше в[ысокоблагоро]-дие». Так я пробыл без выхода трое суток. Прошли похороны, положенного обеда не было, генерал выходит и говорит: «Ты вот, братец, на занятия будешь ходить, а как кончишь, освободишься, ночевать приходи». «Слушаюсь, Ваше превосходительство» – и дал золотой 5 руб. На занятия я уходил в 9 ч. утра, но вставал в 7 ч. Прислуге принесу из склепа: угля, хлеба или еще что поручит купить, напьюсь с ними чаю когда ухожу, а ходить было всего 1 ½ квартала.
Так я крутился: своя работа, со Львовым каждый день не утром так вечером, и в 6 часов вечера ходил к брату на улицу Шопена, № 8 кв. 3, служившему лакеем у профессора Политехнического института Вульф, обедать, проходя мимо Казенной винной лавки, беру 1 б.[утылку] 50º спирту, добавляем вишневого экстракта, пополам выпивали; пообедаю и идем в пивную пить пиво, да не забывал к своей «намеченной» Марианне, а уже на самом конце иду к генералу спать, иногда в 1 ч.[ас] ночи, а он не спит, ждет, потому – боялся. Приду, ему доложат: «Барин, солдатик пришел». Снова ужин и графин. Иногда придешь очень грузно, но меня заметить было трудно, я принимал водки много, а характер мой тихий. Я себя не выдавал. Когда упаду, тогда будет видно, что я пьян. Так я к генералу ходил более месяца, пока он подыскал другую квартиру, рядом с правлением. Я ему помог все перевезти, расставить, развесить. Тогда он выносит мне 10 золотых по 5 р. и говорит: «Вот тебе, брат, спасибо». Старых служанок уволил, а взял мать с дочерью. Дочь звали Зося, была очень красивая и стройная девушка, она была увлечена мною до случая. Откуда она узнала, что у меня уже есть невеста, она мне и говорит: «Для чего пан кламит, цо никого нима, а пан ма давно намечену», и описала ее фигуру. Мне ужасно было стыдно выслушивать подобный упрек. Мать ее была чудная старушка, они меня любили, я им писал запросы о розыске старшей дочери и сестры, вышедшей замуж за русского казака и уехавшего во время восстания китайского большого кулака в 1899 году на Дальний Восток в отряд генерала Орлова. После этого упрека я больше к ним не заходил, боясь кабы и эта не узнала, получился полный скандал, так как с Марианнушкой был знаком 1 ½ года и она уже была в положении. Я ни коим образом не мог допустить оскорбления последней.
     Однажды в первую неделю В.[едикого] поста, я только что в среду приобщился Св.[ятых] Таинств, а другой начал говенье, к нам приходит земляк, приехавший из Плоцка по делам батареи. Позвал нас в город, ему нужно купить красок, мы пошли трое, время было 7 ч.[асов] вечера, походили-походили, поблизости не нашли, а на рынок за железную браму, идти не было смысла, да поздним часом, рынок закрыт, земляк предложил где-либо зайти выпить. Я знал трактир на Иерусалимской аллее, против Венского вокзала, где солдат пускали свободно, зашли, сели в комнатку, попросили 1 бут.[ылку] водки, булок и яиц. Начинаем пить, поляки на нас смотрят: «Во пане пияки». Эту выпили, попросили другую, подали, и эту кончили, и еще по 1 б.[утылку] пива выпили и пошли. Пошли не Марталковской, а Вейской, где офицеров нет. Те двое были с одного места родиной, имели кое что говорить по секрету, они мне сказали: «Ты, Ч…..в, иди вперед». Я пошел, ускорив шаг, оставил их далеко позади себя и один пришел к браме дома, позвонил дворнику и вынул из кошелька злотувку, дворнику на чай, он мне открыл калитку-фортку, я, давая на чай, сказал ему: «Пане, трохи почекай, зарыз юэндэм итч двоих солдатов». Сказав, сам пошел в помещение наверх. Придя в свою комнату, где спали трое, разобрался и лег вниз лицом, меня стало мутить. Я едва свесил голову с подушки, как стало меня очищать от выпитаго. В это время взошел приезжий – Воробьев, и, не зная кого можно было бы потревожить, а кричит вообще: «Земляк, земляк, идите возьмите Егора, он лежит в браме». Пошли два кашевара: Тимохин и Широков, привели и положили на кухне, под слив на пол, этот тут наделал. На утро старший доложил адъютанту и меня за то, что я напился сейчас же после причастия на 2 часа под шашку, а того нет, он покаился. За это пьянство я неоднократно был наказан, но за работу все начальство любило.
     Выехали в лагерь. В Троицу идем с литографистом Егором Хандогиным в 1-й и 2-й Стрелковые дивизионы, к своим землякам, первое во 2-й, там стукнули порядком, перешли в 1-й, тут добавили и пошли восвояси. Идти полигоном по песку трезвому трудно, а мы оба пьяные, друг друга ведем и падаем. Дошли до оружейного парка 7 бригады, я обессилел, Хандогин меня у парка бросил. Сам убрел. Меня караул взял в палатку. Я тут до заката поспал, и пошел, меня спрашивают: «Куда ты?», а я говорю: «В Правление 5 корпуса». Ну, меня отпустили. Вместо своего лагеря, пошел по лагерю бригады на заднюю линию, и, дойдя до конюшни, залез под нары и лег на землю. Пролежал часов до 12 или 1 часу, встал, дневальный мне говорит: «Земляк! Здесь спать нельзя». Я ему ничего на это не сказал, пошел из конюшни, ночь лунная – светло, перешел задней линии дорогу, лесом попадается торная тропа, я по ней пошел, иду сам не зная куда. Выхожу из леса, перед глазами полотно ж.[елезной] д[ороги]., рельсы блестят. Я встал в тупике – стою и думаю, да в которую же сторону идти. На мое счастье идет человек, я ободжал его, подходит близко, узнаю: писарь Управления 7 арт.[иллерийской] бригады Додонов, я окликал: «Додонов, ты?» - «Я» - «Откуда идешь?» - «С Милосны, а тебя где черти носят?». Я говорю: «Не знаю» - «Ну так ты иди туда», - показав рукой направо, как я стоял. Я ему сказал «спасибо» и пошел. Придя до II-ой будки, где жил ж[елезно].д.[орожный] сторож Станислав, у которого мы пили всегда молоко – он спал. Я его разбудил и попросил горшок молока. Он принес холодного с погреба, я стал пить из горшка. Выпил молоко, сразу меня бросило в дрожь. До барака было с ½ версты, я стал торопиться к себе. Барак был маленький с террасой, быв.[ший] чиновника Ивана Яковлевича Точинского. В нем я помещался со старшим, стукнул, он открыл дверь и сердито сказал: «Где тебя черт носил? Я посылал за тобой людей, тебя не нашли, адъютант беспокоился, сердитый». Я лег на постель, укрылся одеялом и шинелью, не могу согреться. […] Весь день не работал – валялся. На утро следующего дня вернулся адъютант с дачи, первым делом внушительно прочитал нотацию, а затем приказал встать на час под шашку. Стоял я не более минут 25-30, у меня носом тронулась кровь – сняли.
     Еще случай из ряда вон, в июле, я сидел, готовил ревизионную секретную ведомость, которую нужно доставить в Штаб корпуса к 12 ч. дня в Варшаву, ее возил сам адъютант. Я тороплюсь, ошибаюсь, а подчисток не допускалось, требовалось особое внимание. Подходит в двери барака чиновник Николай Александрович Осипов, ростом был с литровую бутылку, глаза как у рака на выкате и в очках, и что он хотел сказать, я не мог дождаться, только он сказал: «Ч…..в! М-м-м-, что-то я хотел сказать, м-м-м». Я стоял, стоял, ждал, ждал, да как тряхну его к такой матери, сам сел делать ведомость. Осипов от меня как пуля бросился бежать к адъютанту с жалобой. Тот еще спал, но его разбудили. Адъютант быстро встал, оделся и несется на всех парах. Дошел до двери барака, остановился: «Ч…..в!». Я встал напротив двери, руки по швам. Он: «Как ты смеешь так выражаться чиновнику. Мерзавец!» и много еще было по моему адресу пущено унизительных эпитетов. Он кричит во всю глотку, а у меня на лице улыбка. Он: «Да ты смеешься!». Я ему тут ответил: «Что же мне делать, Ваше В[ысокоблагоро]-дие, плакать?». Он отошел от двери, прошелся по аллее лагеря, видимо успокоил свое волнением, идет в барак. Взошел в свой кабинет и спрашивает: «Ч…..в, ревизионная ведомость готова?». Я: «Готова». – «Давай». Я ему дал, он стал бубнить себе под нос, проверяя цифры, потом ушел на ст.[анцию] 9-й разъезд, ехать в Варшаву. Наказать меня он без разрешения н[ачальни]-ка артиллерии генерала Стогова не смел, ибо генерал запретил наказывать писарей, не доложив ему. Осипова генерал не любил за бездеятельность. Генерала в лагерях не было, трое суток был у себя на даче. Я горячку спорол, а потом опомнился. Сидим, рассуждаем с Тайминцевым, приварят мне. Беру 22[-ю] книгу Свода Военных постановлений и нахожу статью, где говорится: «за оскорбление старшего или начальника в грубой неприличной форме, при исполнении служебных обязанностей, виновный подвергается наказанию до 4-х лет каторжных работ». Вот тебе клюква. Я сказал: «Обо мне поплачет только одна бедная мама, я у нея один такой отброс. Скитаюсь с юношеских лет по людям и по чужой стороне», а сам жду новой грозы от генерала.
     Через три дня прибыл Стогов. Утром часов в десять он идет от своего барака по аллее, стучит ногами и еще сильнее палкой с резиновым наконечником. Барак канцелярии был открыт, я только написал на машине телеграмму и стал выходить, чтобы послать конного на телеграф, я в дверь и он в дверь. Но я остановился у навесного косяка, давая ему дорогу, он со мной поздоровался, я как положено ответил, он: «Это ты, каналья, так грубо выражаешься со своим старшим в Управлении, ты знаешь, каналья, тебя могут загнать туда, где Макар телят не гонял» - и пошел к адъютанту. Я пошел к конному вестовому, дал телеграмму отвезти на телеграф. Когда генерал делал мне проборку, адъютант стоял вытянувшись, ожидая приказания генерала. Генерал взошел к нему, поздоровался, а адъютант спрашивает: «Ваше Превосходительство, прикажите его на гауптвахту отправить?», а генерал: «Нет, не надо, я его поругал». Значит, двое остались с носом. Когда я вернулся, генерала уже тут не было. Адъютант сидел один. Тайминцев подходит ко мне и на ухо шепчет: «Ч…..в, не бойся, них… не будет». А когда адъютант вышел, Тойминцев рассказал разговор, слышанный им, генерала с адъютантом. Генерал отозвался о чиновнике Осипове не одобрительно и что он бездельник. В 4 ч.[аса] дня кончая занятие, адъютант, уходя к себе, вышел на аллею и крикнул: «Ч…..в». Я выбежал к нему, идем рядом. Он начал: «Вот, Ч…..в, я накажу тебя своей властью, за суток отлучки со двора». Я говорю ему: «Воля Ваша, я не обижаюсь на то, что Вы наказываете, я считаю это справедливым. Вас тянет Ваше н-[ачальст]во, это законная дисциплина, а я никуда не хожу как по делам, в 5 конный дивизион и 7 и 19 арт.[иллерийские] бригады». Так я записал на стенке против себя, где сидел работал, число и часы.