В усадьбе Дмитриевка был заведующий Петр Степанович Евсеев, из Мариинского Посада ЧАССР, раньше по летам служил от путей сообщения на р. Волге, а на зиму инженер Антонов его брал в Казань, в управление П.[утей] С.[ообщения] курьером. У Антонова служила горничная прислуга Настя, смазливая девушка, Антонов ее использовал, а потом для очищения совести, отдал ее за Евсеева замуж и определил зав. усадьбой, место теплое и делов именно ему. Прошло так месяцев 8, у Насти появились колики. Петр Степановчи перед тем незадолго у меня крестил дочку – Шуру. Звонит мне по телефону в Константиновскую контору: «Кум!» - «Что?». – «Ты дай мне тулупа» - «Куда?» - «В Малмыж, Настя заболела, везу в больницу». Я говорю: «Возьми там у жены». Он поехал. 28 верст не вдруг перескочили на рабочей лошади, и едва ее с саней сняли, она собралась родить. Родила сына. Он ее оставил в больнице до выздоровления, а сам вернулся, приезжает из Малмыжа, а я по субботам ездил к семье, жившей в то время в усадьбе в квартире б.[ывшего] барскаго повара, рядом с кухней. Приходит ко мне и удивляется, что жена родила не нормально, раньше обыкновенных 9 месяцев считая время женитьбы. Он вероятно тогда не понял. Вот вернулась жена из больницы. Мальчик прекрасный, здоровый и похож на Антонова. Тогда он сообразил, что сеятель плевел был лукавый, а жнец Евсеев глуповатый. После начались упреки, ругань, неприятности. Потом была у них еще дочка. Как они жили дальше – Бог их знает (но я в 1930 году, едучи на пароходе из Самары в Н.[ижний] Новгрод, повстречал его старшаго брата - Ивана, который мне сказал, что они оба перед войной сошли с ума и умерли в сумасшедшем доме, а детей взяла ея тетка в г. Пензу.)
     При составлении отчета у нас баланс не сошелся на 40 к., кредит больше. Стали искать. Проверку журнала и разноску. При подсчете всех книг – итоги правильны. Где же собака зарыта? Наконец я говорю Казанцеву: «Н.К. (Казанцев), а ну-ка возьми инвентарь, я буду следить главную». Взяли, дошли до мельницы при Дмитриевской усадьбе, при ней числился один лом 40 к., записан в кредитной стороне, тогда как должен быть в дебетовой. Разноску инвентаря делал молодой человек Петр Гаврилов, малый плохо освоивший бухгалтерию, а бухгалтер не проверил. При проверке книг подходит к бухгалтеру мой хороший по душе товарищ Федор Григорьевич Теленков и говорит: «Н.К.(Казанцев), я вложу эти 40 к.». Н.К. (Казанцев) как захохочет и ему говорит: «Ф.[едор] Г[ригорьевич].! Я бы сам 40 р. вложил, если бы не хватало по кассе, а ведь тут только цифры 40, в одном счету кредита больше, а в дебете – меньше. Нужно чтобы баланс был правильный». Баланс был более 2-х миллионов, а работали мы с бухгалтером двое, и я на две конторы. Работали так: в 9 часов вечера Суркова проводим, приказчики уйдут, мы берем книги, я три, Н.К. (Казанцев) две, он записывает в журнал и диктует мне, я записываю в свои куда следует. Если работы много, посылаем сторожа (в это время был сторож) Ивана за корзиной пива, сидим, пишем, пьем и песни поем, и не ошибались. Н.К. (Казанцева) я провожал домой в 2-3 часа ночи частенько. Не пускаю до тех пор, пока будут записаны сегодняшнего дня до последней цифры и буквы. Не имел привычки откладывать на завтра, если есть возможность сделать сегодня. Так с отчетом покончили благополучно. Я беру в кассе денег, делаю запись на покупку продуктов, иду к Бибикову в лавку, заказываю. Пришел транспорт с товаром, мне дают подводу, наложу и отправляю семье, привезут прямо к дверям сеней. Никогда не знал в чем-нибудь недостатка.
     Прошла зима. Весна настала 1907 г. В пруду еще был лед. 30 апреля я и Герман Кабаков поехали на лодке осматривать в пруду чужие вятели, нет ли рыбы. Я сел на корму с одним веслом. Герман с носу осматривал снасти, для того, чтобы сидеть было повыше, я на борта положил дощечку и когда греб, веслом дощечку потихоньку незаметно для себя подталкивал так, что она едва держалась на борту. Выходя из залива я для поворота лодки налево приналег на весло и этим нажимом дощечку окончательно с борта столкнул и сразу, как дрюкнусь в лодку. Лодка сделала крен, я из лодки в воду. Место было глубокое. Одет я был в меховой полупальто – на рубашку, так что оно было очень свободно. Вода подобралась под мех, пальто вздулось, и не пускает вниз и не дает барахтаться, вишу в воде по самый подбородок и руки не могу поднять. Герман сначала засмеялся, а потом испугался, весло и лодка отскочили от меня сажен на 5. Я Герману говорю: «Оторви переднюю лавку и подворачивай корму лодки ко мне», он так начал делать. Когда лодка очутилась у меня в руках, я Герману говорю: «Поворачивай нос лодки. К кольям крепи мочальных мочал». Он тоже сделал. Подвели лодку к кольям, так по кольям я едва-едва влез в лодку. Сбросил пальто в лодку, Герману велел везти к конторе, а сам пошел – вылезши на берег, лесом. Пришел ко вдове Анне Парфентьевне, попросил у ней сухого белья, она дала после мужа, а он, вероятно, был мелкокалиберный, я едва натянул рубашку с кальсонами, а свои отдал ей постирать. Шубняк свой повесил на чердак, где он сох едва не все лето. А какой-то досужий язык по телефону передал жене, что «Ваш муж утонул». Когда я узнал о таком нелепом сведении, позвонил сам на усадьбу, сказал куму Петру Степановичу, чтобы он успокоил жену, что я только принял холодную ванну в пруду, где еще был лед.
     Весна и пол лета прошли незаметно, и вот вызывают снова в Казань, ехать на ярмарку, куда прибыл лишь для того, чтобы собрать все необходимое для ярмарки, как книги, разные бланки, фирмовые конверты и получить необходимые указания. К 15-му июля я был уже в ярмарке. Та же встреча с Шакиром и его женой Хусни и Шиманским. Открыли торговлю без особых приключений, торговали в этом году не завидно. Кредитными платили мало, наиболее казначейскими сериями 50 и 100 рублеваго достоинства, да при том кургузыми, купоны на %% обстригут заранее, и купоны идут в платеж, а не возьмешь, так сиди и карауль лавку. Сибиряки и персы были самые кредитные покупатели, и те стали покупать серии и стричь с них купоны, а что скажешь, ответ такой: «Нам дали за товар и платим». Мало таких, то еще москвичи навезут всевозможных кредитных обществ, с теми одно горе, со скидкой и без скидки. Надо уметь их сосчитывать. Ярмарку вообще проводили не так интересно. В конце сходили в цирк, были интересные №№-ра клоунов, жонглеров и велосипедиста. Выехали так же в 11 число сентября. По прибытии в Казань тот же отчет, по окончании которого сборы в обратный путь на фабрики. Также делаю покупку на ½ года продуктов для семьи, и еду последним пароходом. Возвратился к семье, нахожу всех, Слава Богу, здоровыми, детишкам накупил игрушек, купил пару поддужных колоколов, на тройку лошадей, щеркунчиков к ошейникам и для конторы поддужный колокол – одиночку, когда покупал, звон его как будто должен удовлетворить требование, но противу старого одиночки далеко не родня. В конце пришлось старый запаять серебром и великолепно удалось. Очень был звонкий колокол.
     В январе 1908 года снова на отчет в Казань. Отчет окончили как и всегда - успешно. В одно утро Сурков призывает меня и говорит: «Д.[митрий] А[нтонович]. Вот тебе задание. Н.[иколай] А.[лександрович] распорядился, чтобы вот эти ведомости переписать в 3-х экземплярах, к завтрашнему дню к 11 ч. утра». Я посмотрел на ведомости, одна была в 33 листа, переучет лесной дачи, а другая на листе общая сводка. Я пошел в Штаб округа, выпросил у старшины в команде писарей, дать мне трех быстро пишущих писарей из молодых солдат. Он отпустил, я им раздал по 11 листов ведомость, дал также линовать бумаги, обедом их кормил из гостиницы Александрова, поил чаем, работали они прекрасно, по 50 к. с листа. Кончили к 9 ч.[асам] утра не отдыхая всю ночь. Я переписал сводную ведомость. Когда их работу стали сверять с оригиналом, то оказалось всего 3 ошибки. Покончив с этим делом, стал собираться к отъезду на фабрики. Нанял ямщика. Выехал из Казани часа в 4 дня. Погода была сухая, ночь морозная, а дорога ухабистая. 70 верст прогнали до Почтовой станции, заехали на двор, а с двора хотел ямщик выводить тройку лошадей, едет попутно моему маршруту, извозчики оба татары, переговорив между собой, один стал выпрягать а другой заводит лошадь в оглобли, запрягает. Я спросил: «Разве уже едем?» - «Да, сейчас поедете». Я не стал выходить из кожевки, поправил на себе [саксачий] тулуп, плотнее окутался воротником, снова уселся как бы поудобнее. Тройка заложена, над коренником – под дугой маленькие вятские колокольчики заговорили «чилим-чилим-чилим», отворились ворота, ямщик татарин подобрал вожжи, гикнул, и тройка понеслась по тракту. 70 верст мы неслись все время рысью. Я стал зябнуть с рук, рукавички снял, руки соединил в рукавах тулупа и пальто романовских овчин. Но мороз пересиливает. Стали зябнуть ноги. Наконец появилась позевота и дрожь, значит я уже весь озяб, а до г. Малмыжа еще порядочно. Наконец показалось Калинкино, завод Александрова, Слава Богу, сейчас город и станция. Приехали, я едва вылез из кожевки, пошел на кухню, время было 5 ч.[асов] утра. Я разделся, залез на русскую печь, лег на теплое место и моментом заснул. Проспал до 9 часов, когда пришли из завода свои пара лошадей, с кучером Салигуллой, тоже татарин. Часов в 10-11 мы выехали в завод. Меня неоднократно интересовало, почему пассажир всегда зимой одевался очень тепло, ноги окутает меховым или ватным одеялом, лицо – оставлял только глаза, которые при какой угодно низкой температуре – не зябнут. Кучера и ямщики одеваются много легче, обыкновенно: короткий полушубок, что-нибудь под него подвзденет, опояшется кушаком, шарф или платок на шее, рукавицы и в большинстве они у него заткнуты за кушак, вожжи наиболее в зимнее время берутся пеньковые и должны быть сухие, так они мягче и теплее, кнут на лямке висит или на рогульках козел или на рукаве, выше кисти руки, а ременные слишком холодные и жесткие, и никогда кучер не зябнет. Разве иногда при сильном морозе, да ветер встречь, ну тут спасения нет, нос, щеки или уши – помораживают. Мне пришлось ехать за кучера из завода в г. Малмыж – 28 верст. Поехали двое – конторщик Козьма Давыдович Питиримов и я, оделись оба одинаково: пальто и тулуп. Он изображал барина, а я кучера, на паре лошадей – гусем. Я приехал в город – спина мокрая, а он замерз как кочка. Также и обратно. Он сидел без движения, а я все время шевелюсь с лошадьми и вожжами и кнутом. Так само и верховой в седле – не зябнет, а нагревается. Этот опыт был у меня.