17 мая 1942 г.

Дни стали жаркими – летними. Солнце нещадно палит, появились комары (здесь ведь болото). Волгу видим только с воздуха. Ох, и разлилась же матушка!... Девчата про нее выдумали песню на мотив «Потеряла я колечко»:
Волга-Волга, мать родная,
Волга – матушка-река…
А быть может, не река?
В самом деле не река?..
А штурманята подсказывают:
Ну, конечно, не река,
А большой ориентир.
А те удивленно вторят: «Да-а?». Кто басом, кто дискантом
…Судя по сводкам, на Украине наши войска ведут успешно бои. Вот жаль, что Керчь опять под ударом. Ну, да это временное. Может, скоро и нас позовут на помощь, мы готовы. Ой, как мне надоело писать об одном и том же: ведь все вещи сложены, рюкзак не развязываю.

[Май] 1942 г.

У меня сейчас положение незавидное. Что может быть нелепее человека, здорового, владеющего боевой машиной и сидящего часами на постели или играющего в волейбол. Ой, тор сирлах! Честное слово, обидно. Обидно, что девчонкой родилась, обидно, что столько получила от государства, в люди вышла, а в трудные дни для Родины, вместо помощи ей, семь месяцев сижу у нее на шее, как калека какая.
…Вчера прилетели на площадку вечером, думали, комары совсем заедят. Но «голь на выдумку хитра». Мой механик додумалась, подбегает и говорит: «Товарищ командир, объявите химтревогу!». Спрашиваю: «Зачем?». «От комаров», – говорит. А мы все были с противогазами. Ну, я объявила. А потом гофрированные трубки отвернули. Так и спасли лица. Накусали только шеи, да у Женечки руки искусаны до крови она перерасчеты делала без перчаток…

[23–27 мая] 1942 г.

Ну, вот и Волга осталась позади. Немного страшно и как-то грустно с ней расставаться. Но надеюсь снова побывать на ней. И радостной будет встреча.
За эти дни немного устали, но настроение повышенно-бодрое.
Что хотелось,
Что мечталось,
То сбывается!..
Посмотрим, что будет дальше.

[Лето] 1942 г.

Завидую, что вы танцуете в туфельках в легких платьицах. У нас здесь такая жара, что руки и шеи стали черными, как у негров, но самим загорать приходиться редко.
Но к форме притерпелись и в любую жару. Сапоги 42-то размера не в тягость. Вот в таких бы потанцевать! Иногда танцуем под патефон. Жаль только – кино видим редко. Без него скучно. Ну, пока все. Пиши чаще.

[1942 г.]

С письмами получилась неурядица: написала, не успела отправить – вылетели. Сейчас дописываю уже на третьем месте. Вчера летала, возила «гостинчики», от которых вряд ли спалось фрицам. Работа строгая, но по душе.

[Не позднее 8 февраля 1943 г.]

Дорогие мои, можете поздравить со званием гвардейца. Немножко не укладывается это в приложении к нашим фигурам. Ведь у гвардейцев усищи, чубы и шпоры.

[Не позднее 8 марта 1943 г.]

Нам к 8 марта прислали посылки из Тбилиси: аккуратно упакованные ящики с курагой, компотом, вином, пряниками, носочками. И как хорошо чувствовать и знать, что ты не одиноко бьешься, что о тебе помнят и заботятся там, в тылу. Знать, что с любовью и тревогой следят за тобой и что каждый свой вылет делаешь на радость им – тем, кто за Тереком, за Волгой.
Нам привезли уже значки «Гвардия» и новые звания. Вероятно, к маю получим новую форму и знамя части. Все это так волнует, так радует!

[1943 г.]

Мамочка, как странно, но я сделала завивку. Девчата в восторге, говорят – стала интересней. Жаль, нет фотографии, чтобы и вы посмотрели. Самой мне нравится, да, по правде сказать, дело не в этом. Без гребенки хорошо держатся – это основное. Жаль, укладку делать не умею. Ну, да Иру буду просить – она у нас мастер. Привет вам от нее – это мой новый штурманенок. Привет от самого первого штурмана – от Жени Рудневой. Привет от Аси – иначе она не дала бы бумаги на письмо.

[1943 г.]

Я верю только в будущее. Будущее обязательно будет лучше прошлого. Я в это твердо верю, так же, как и в то, что Гитлер со своей подлой шайкой будет сметен с лица земли. Мы завершим этот разгром. И за нашу победу мы, все наши девушки, хотим выпить в берлинском ресторане «Рейнского».
Да будет так, благослови нас, мама!

[1943 г.]

Какая сегодня пришла к ним радость. В «Последнем часе» говорится о таком торжестве нашей техники и тактики! Только за три дня такие у нас успехи, что самому Геббельсу нечего сказать в оправдание.
На нашем участке дела тоже идут неплохо: каждый день продвигаемся вперед и никак не можем догнать фрицев – так драпают. Хотя и обещают населению «быть летом обратно».
Мамочка, обо мне не беспокойся, я живу очень хорошо: обстановка настраивает. Работаю наравне с другими.

[Конец 1942 г. – начало 1943 г.]

Прежде всего, должна серьезно поговорить с тобой о Саше. Не нравятся мне письма его, не нравятся и твои к нему. Нельзя, родная, все время заставлять его думать о том, что все в прошлом. Ну-ка, 18-летний сопляк считает все с миром сим поконченным, что осталось ему только существовать.
Да как не стыдно красноармейцу, комсомольцу говорить, что вокруг него нет близких друзей. Да знаете ли вы, какой в армии коллектив хороший! Ну, «кто друзей себе не ищет, самому себе тот враг».
Я знаю: умничает он перед товарищами. А этого в коллективе не любят, за это человека никогда не ценят. Будь ты в тысячу раз умнее, да не кичись этим, а употреби ум свой на коллективную пользу – тогда тебя ценить будут, и товарищи за лучшего будут считать.
А он вот вбил себе в голову, что с характером ему трудно, и ничего не делает, чтобы облегчить свой характер, а милая мамочка ему в этом не помогает.
Очень прошу тебя, родная, подумай хорошенько, да пиши ему письма строгие, меньше жалей его, чтоб о доме он забывал, да искал дом и семью себе среди товарищей. А характер надо помочь исправить ему, и помочь должны мы с тобой.
Ты пишешь, что послала ему денег. Не сердись, родная, но – зря. Это опять-таки выделит его среди товарищей. Он на эти деньги купит, да не поделится ни с кем, ему будут завидовать, злобиться будут на него. Пусть с полгодика поживет тем, что есть у всех – это сроднит его со всеми, сравняет с товарищами. А потом уж ему сама аттестат вышлю – у меня есть из чего, и сейчас есть – да не пошлю.
Может, рассуждаю немного резковато, да иначе нельзя, родная. Жизнь сурова – надо относиться к ней строго.

[1943 г.]

Вообще настроение у всех нас регулируется делами на фронте. В эти дни – приподнятое, но иногда и оно нарушается адъютантом. Вот сейчас сообщил, что иду в наряд. Правда, вахта почетная – у знамени части. Но все же было б лучше, если б послали на задание. Как-никак, я старый летчик, а молодым сейчас приходится трудно из-за погоды и обстановки над целью.
Вот вчера не вернулся один экипаж. Мы как помешанные ходили, спать не могли. А они, шайтаны, сели благополучно, да еще комбинезон абрикосов, да комбинезон огурцов сегодня утром привезли. То-то радости было всем!..

Не позднее июля 1943 г.

Иногда в бою искала смерти, такой, чтобы отличалась от других смертей, чтобы удивила, порадовала всех. Лезла в самое пекло зенитного огня, заходила в самый центр паучьих лап прожекторов и целилась по каждому зеркалу, била по самым огневым точкам. Шла на выручку товарищей, невзирая ни на какой огонь.
Пули и снаряды не берут меня, а от прожекторов я даже на нашем корабле умела быстро маневрировать.
В эти дни я летала только со своим штурманом. Уговаривались заранее, что, если подобьют и не перетянем к своим, будем пикировать в гущу врагов, чтоб погибнуть – так погибнуть с музыкой.

НСБ ГИА ЧР. Советская Чувашия» 1963. 17 ноября. № 270. С. 3.