По возвращении с Русско-Германской войны 7 ноября 1917 года, дома нашел всех здоровыми. Домик, купленный женой у брата Спиридона по уходе его на фронт, за 170 руб., но он не был в окончательной форме закончен, на потолке не было земли. Сени были собраны из горелышей. Строитель его – хозяин Евсей Дмитриевич Сорокин, от которого слышал или кем научен, что дом, покрытый крышей, хотя не окончен выделкой, принимается на страхование. Он так и сделал. Покрыл его шатровой железной крышей и зимой зажег сени, которые обгорели, но не совсем, а стена избы даже не почернела от дыма.
Жена в этом году ржаного посева не имела, а конфискованный г.г. Булыгиных и Бутлеровых ржаной хлеб, распорядители Иван Федорович Сидяков и Матвей Никонорович Захаров, распределили себе и по своим, а остатки отдали в распоряжение Волостного земства, которым ведал Егор Кириллович Баширов.
     Ярового хлеба было: полба и овес, который я помолотил. Но прежде чем молотить, поехал в Билярск на базар, где купил мочальных 25 кулей, насыпал их полные с краями, поставил в сенях один на другой в два ряда, а к весне мыши наполовину опустошили и спустили под пол.
Подошло время сева. Тронул семена, а они наполовину пустые. Пришлось отвивать на ветру.
     В зиму я обратился к Е.К. Баширову об отпуске мне 25 пуд.[ов], он отпустил по 2-50 к. пуд. Прошло с ½ месяца, попросил еще 25 пуд.[ов], тоже отпустил. Узнали люди, пошли к Баширову, подняли бузу, что скоро забылось и успокоилось, а я был с хлебом.
     В начале февраля 1918 г. жена меня спрашивает: «Ты разве купил у Теплякова мельницу?». Я говорю: «Нет». – «А мне Марья Петровна Новикова говорила, якобы ты купил». Я эти слова принял к сведению, а наутро запряг лошадь, поехал в Николаевку к Никите Кузьмичу Теплякову. Приехал, спросил его – продает ли он мельницу? Он отвечает, что уже запродал и 40 руб. получил задатку. «За сколько продал?» - «За 1850 руб.» - «А условия какия?» - «А если он, т.е. покупатель, мордвин д. Андреевки, быв. урядник, не приедет ремонтировать на месте или брать к себе, то продаю другому». – «Хорошо, я через три дня приеду». Прошло три дня, запрягаю свою дочку-чалуху, беру 100 руб., еду. Приехал, спрашиваю – был? – «Нет». Вынимаю деньги – «Получай. Пойдем в с[ельский]/с[овет] напишем условие». Написали. Приехал домой, посылаю за Терентием Михайловичем Якимовым. Он пришел, я ему говорю: «Вот дело в чем: я сторговал у Теплякова мельницу. Ты хочешь быть со мной в кампании? Я тебе предлагаю потому, что вас два брата, а ты как старший, подлежишь выходу из семейства, а ты подзаймешься около меня, я продержу год, ну два, и свою долю продам тебе, а сам буду делать что-либо другое». Он выслушал и говорит: «Я поговорю с тятей». В сумерки призывают меня к себе. Я пришел: «Ну, как решили?». Михаил говорит: «Ну что же, давайте». Я говорю: «Тогда на утро подбирайте инструмент и лошадь, я выберу у В.Д. Сорокина бревна, и поедем ремонтировать».
     На утро собрались, поехали. Погода была морозная, дула низовка. Свалили груз, лошадей поставили во дворе. Им сказал, чтобы они занялись очисткой всего мусора, а сам занялся осмотром механизмов и жерновов. Жернова оказались запущенными по неумению и бесхозяйственности, но меня приводил в смущение верхний вал, шейка которого находилась без движения 11 лет, стоял на одном боку. Пробовал стуком – мерзлота не давала знать, есть ли гниль – глухой звук – нет. Тогда я решил: если при подъеме брусьев-пропеллеров – выдержит, то до весны поработаем, а нет – будем класть новый. Начали готовить брусья. Нужно обшивки – шелевкии канат для подъема. Посылаю Михаила Якимовича в Билярск – купи шелевки и мочальный канат. Он поехал: купил не канат, а обыкновенный возовой мочальной веревки целый круг пуда в два, а шелевки заказал Донгузским крестьянам, напилить и привезти в следующий четверг в базар. Брусья я подготовил на две пары, понастелил их стремянками, сходил к Гордею Ивановичу Устинову, попросил у него каната, он, спасибо, не отказал. Подобрали всего необходимаго, а у Гаврила Ивановича Доронина выпросил вьюшку. Зарыли свечку, расчалили, оснастили брус, начали поднимать. Первый раз в жизни и без всякого со стороны указания, брус взошел в гнездо хорошо, второй еще лучше. Затем обшили пропеллера и занялись устройством жерновов. Жернова я налаживал по указанию и способу, данному мне в 1896 году на паровой мельнице в Алексеевском, мельником Иваном Петровичем из села Утяшкино.
     Закончили перед масленицей, меливанавезли до 2000 пуд.[ов], пустили молоть, шло хорошо. Дня три поработали, ветра остановились. На Масленицу уехали домой. Подули южные теплые и порывистые ветра. Мололи до четверга. Со мной был Михаил. Засыпали Матрене Михайловой пудов 7 ядра – полбеннаго. Ветер набежал порывами, мельница стала [одолевать]. Я вышел свернуть, не возьму, крикнул Михаила, он вышел, двое тронули, а Матрена выбежала из мельницы и кричит: «Батюшки! Мельница-то сломалась». Я вбегаю и вижу – жернов в ларе, обечка разорвана, зерно из ковша сыплется на порхлицу, которой при вращении разбрасывает его во все стороны. Пока я влез на верх и пустил нажим до полной остановки, в ковше зерна не оказалось. Было намолото пуда два в ларе муки, упавшим жерновом и мелузомперепачкало всю муку. Так несчастная Матрена лишилась 7 пудов ядра и осталась на праздник без яровой муки. Я, не долго раздумывая, положил на землю две плахи, вытащил из ларя жернов, положил на плахи, положил порхлицу, зачертил на центре и стал врубать гнездо, до вечера окончил. Утром – пришел Терентий, мы с ним двое жернов подняли на кровать и уложили на место, пустили молоть. Помололи остатки дня пятницы и до 6-ти часов вечера субботу, заперли и пошли домой встречать Пасху. После Пасхи мололи до 15 мая. Меня позвали в исполком. Я Терентию сказал: «Ты мели, а я схожу». С ходу зашел в исполком, потом домой, пообедал, закурил трубку, пошел. Вышел из села, мне было видно, мельница крутилась. Подходя к саду в д. М.[алый] Кр.[асный] Яр - стало не видать. Когда перешел мост на другую сторону речки Шентачки, увидал концы пропеллеров, вырванные с крышей колпака. Мне стало смешно, подумал: «Ну, с головой отвалился вал». Так и было. Вхожу в мельницу, Терентий стоит бледный, спрашиваю: «Что ты?» - «Да что, мать ее так, она сломалась». – «Ну что же делать? Плакать будем оба? Давай снимай обручья, все железо, отрывай обшивку, складывай все в сарай, а я пойду в Остолопово». Накинул кожаную сумку, кусок хлеба и пошел. Прихожу туда к заходу солнца. Пошел к старому другу Афанасию Николаевичу Аталову. Он угостил меня хлебом-солью, я ему напомнил, как мы с ним в 1888 году катались на лодке по полной речке воды и заталанили под плоты, а он мне и говорит: «Это ты все виноват». После сего разговора я его попросил сходить со мной по селу, посмотреть, нет ли у кого дерева, годнаго на вал. Прошли весь берег, и на самом краю у человека лежит у двора дерево 9х15х11, как раз мой размер. Спросил: «Не продаешь?», говорит: «Сам буду перекрывать избу, распилю на пол». Мне стало обидно, я его обругал дураком. У другого нашел 6 дерев 13 арш.[ин] на 4 вершка, дал задаток и пошел домой. Прихожу, говорю Терентию: «Готовь лошадей, поедем в Чистополь». Я попросил у дяди Сильвестра Михайловича Рябова лошадь, он дал, свою и две Терентия, трое передков и вечером поехали, с таким расчетом, чтобы прибыть утром к открытию конторы Лесосклада Кочурова. Так и получилось. Приехали на береговой склад. Такие дерева есть. Иду в контору, плачу 65 руб., 15 р. ребятам-пильщикам, что выкатили из штабеля и навалили на хода, запрягли и поехали, не кормя лошадей, а дали им перекусить в лесной тени. Снова в путь. Только сломал Терентий свое одно колесо, заехал в глубокую колею и круто повернул. Колесо исправили в кузнице с. [Сахаровки], а сами поехали до места. Прибыли часа в 2 дня. Лошадей отправил с Терентием домой, а сам за топор, стал отесывать вал. Дело у меня шло податно, для пружин три дыры 9 к 4 ½ и 13 ¼ вершков я долбил ровно 10 часов. Вся задержка была кузнецом Данилой Терентьевичем. Дал ему наварить три подшейные дуги. Он одну кое-как сляпал, а две отказался, якобы нет время, нужно пахать. Я ранее этого говорил с [Архип] Дмитриевичем Сорокиным, этот меня ждал с работой и берег куль угля, а как я его в работе обманул, он уголь израсходовал. Когда я вторично обратился к А.[рхипу] Д.[митриевичу], он мне и говорит: «Ты что тогда не привозил, я берег уголь и сжег. Поедем в Билярск за углем». Делать нечего, поехали, купил он 11 кулей, привезли. Я привез ему работу, он в два дня изготовил. Дуги я в подушку врезал, поднял станины, пристроил к валу ползуны и на утро собрал людей, которые не отказались помочь, два каната на две вьюшки и вал без каверзов взошел на свое место, точь-в-точь, как надо быть. Брусья мы подняли сами, стали обшивать пропеллера и мельница к 1-му июля была готова. Поспела рожь. Люди начали жать и чтобы покушать новаго урожая хлебца, стали приносить на себе: 1-2-3 пуда, я работал один и весь заработок взял около 9 пудов муки себе. Запер мельницу и пошел домой жать рожь. Так я справился удачно и благополучно с ремонтом.
     1920 год был неблагоприятный, урожая не было. Помол прекратился. Я свою долю продал Ивану Никитичу Теплякову за 2000 р. царских денег, а Терентий продал в 1919 г. Николаю Романовичу Макурину, с которым было немало склоки.
     В 1921 году приходит ко мне татарин деревни Н.[ижний] Тиган – Гарифулла, предлагает взять из половины мельницу – ухватку, с тем, чтобы отремонтировать. Я согласился. Лес у меня был дубовый, запрелый ровный на машины. Приступили мы с братом Елизаром не ради наживы, а лишь бы быть живу, отремонтировали. Жернова были чудо хороши, мололи мелко, а главное добросовестно. К нам несли чистый хлеб: рожь, ядро, просо и пшено, как на другие мельницы эти же люди несли и везли лишь алабута (лебеду). Поработали так с месяц. В одно прекрасное время, день был ясный, ветер южный и сильный, брат был тут же. Мельница стала одолевать. Я бывших людей в мельнице с братом послал своротить немного, а сам полез наверх, в случае чего положить нажим – остановить. Когда они довели пропеллера до угла двора, одним концом ударило в угол двора, вал в шейке лопнул и наклонилась голова. Остановил и сказал: «Больше работать нельзя». Сказал Гарифулле, если он примет половину расхода по ремонту, то я буду ремонтировать, он от этого отказался, а я отказался исправлять, так мы с Гарифуллой разошлись.
     Потом брат взял работу в дер. Березовка у Куприана, отделать дом, поденной платой по 5 фунтов муки. У его кончили, брат купил у старика Белова половину мельницы, ее он ремонтировал и еще в Лягушках у Петра Степановича с Ильей Карповичем.