В Покров я выехал от Толбина, выпал первый маленький снежок. До ст.[анции] Арысьпоезд «Максим Горький» шел 9 суток. На Арыси было даже жарко. В 11 ч.[асов] ночи поезд пошел в Алма-Ата. До ст. Бурнаясо мной ехали две сестры-старушки Саратовской губ.[ернии]. Я им помог высадиться, вынести багаж, они дали мне 2 куска сахара. [12]-го в 11 ч.[асов] ночи прибыл в Алма-Ата, а 13 утром пошел город, разыскивать Степана Кузьмича Ч……а. Нашел его в Зем.[ельном] Отделе. Пробыл с ним два дня, подал заявление в 8 участок Строй Турксиба, меня направили к прорабу на ст.[анцию], а этот к десятнику Воеводину, который влил в артель прибывших вербованных из Яранскаго уезда плотников 17 чел.[овек]. Я 18-й. Степан с 13-го на 14-е в 5 часов утра поехал в Москву, сказал мне не уезжать, ибо он приедет сюда на два года жить.
     Начали работать около ст.[анции] временные жилые бараки. Работа не мудрая, не сложная и мало была полезная. Зарабатывали от 130 до 150 руб., тогда как другие артели зарабатывали по 200 и более руб., что-то тут есть недопонятое. Пришли раз с работы, я спросил бригадира Ожиганова Матвея Ивановича, пьет ли Воеводин Макар водку – «Пьет». – «Ребята, давайте по рублю с носу». Собрали. Дали Ожиганову, иди купи водки  и иди к Воеводину на квартиру. Вернулся Ожиганов. «Ну как?» - «Все в порядке». Дальше стали работать – получка от 170 и до 200 руб. и нас как ударников премировали по 5 метров ситцем. Хотя ударниками у нас никто не был, даже не записывались.
     С этой работы нас перевели на щитовые дома. Воеводин уехал на Магнитогорск, а нас к десятнику Еджелову, этот тоже в мае уехал в Омск. Нам дали еврея Галактионова, а прораб был еврей Шифрин, оба из Казани. Дела оба не знали. Со щитовых домов, которых построили два, перевели на каркасные. Один, № 19, кончили, перешли на второй. Получился перебой в стройматериалах и задержка выплаты денег. Я 18/VI не пошел на работу, заявил расчет. Шифрин говорит: «Прими лесосклад», я говорю ему: «Примите вы от него, а от вас я приму. Вы ему не делали учету с 1924 года, и окажется недостача, вы меня отдадите под суд». Так на работу не пошел. Дал доверенность моему товарищу по работе Гавриилу Алексеевичу Немкову на 39 руб. и велел пропить всей артелью за мое здоровье. Сам подал заявление в кадр Казживсоюза. Меня приняли и отправили в Чуйский район, в селение Гуляевка, на хлебную приемку. Куда выехал числа около 15 июля. Прибыл на место 17 июля. Ехал от ст.[анции] Кускудук узкоколейной дороги 60 км., а там на почтовых лошадях. Что я видел на ст.[анции] Саксаул. В октябре 1930 г. туда были высланы из Саратовской губ.[ернии] спецпереселенцы 5000 душ. Помещения маленькие, землянки, теснота, вонь, врезался тиф, к весне осталось 1500 душ, 3500 померли. Вода была негодная для питья. Два колодца; в одном соленая, а в другом горькая вода. Возили воду из речки цистерной, пока везут, она перебултыхается, нагреется - тоже негодная. Люди ходили как тени, оправлялись где прижмет, площади все загажены, негде пройти. Вот как строится социализм.
     В Гуляевку прибыл 18-го, а 19-го собрание, в присутствии прибывшаго техника, где порешили приступить к подготовке лабаза для хлеба под моим руководством. Стали покупать у крестьян на усадьбах тополя, резать пополам на пол. К 20/VIII лабаз был готов, а 21/VIII пришел первый транспорт верблюдов из 10 и 11 аулов с хлебом. Так продолжалось до 7/XI. План был выполнен, прислали отбой, и мне премию, отрез сукна на костюм. Потом давали наряды на отпуск хлеба разным организациям.
     С этой работой я возился всю зиму и весну до 15/IV, по закончении вызван в район для отчета, куда отправили излишков проса 2995 килограмм, и 17-го выехал сам. В районе пробыл две недели, получил расчет, компенсации 150 руб., поехал в Алма-Ата. Денег было привезено в Алма-Ата 600 руб. Продуктов: сухарей 1 меш.[ок], сушек белых 20 ф.[унт], колбасы копченой 5 кг., сала топленого 6 ф.[унтов], икры сазана 3 ф.[унта], рыбы вяленой сазана 20 фунтов. Прибыл накануне Пасхи 30 апреля, ночевал в председателя Союза Охоты Чебаткова, а утром был мороз, в 8 ч.[асов] утра пошел к Степану Кузьмичу Ч……у, по улице Сельская и Ленинский проспект № 11/40. Они еще спали после встречной выпивки и не было убрано со стола. Я их разбудил, стали готовить чай – завтрак. Тут выпили, были кое-кто из его знакомых и свояк Иван Михайлович Ванярин. На второй день поехал на вокзал, получил багаж. 4 мая пошел в контору 3[агот].зерно, подал заявление и меня назначили Директором мельниц города и Калининского района. Директор ОблАМКО – Севрюгов Федор Михайлович, и техник мукомол Манычев Алексей Андреевич. Квартировали в одном доме со мной, вечерами после занятий частенько устраивали выпивку. Оклад мне был 200 руб. Здесь работы было очень много по отчуждению мельниц от частников и учреждений. Более всего тормозила тюрьма, но все же и они сдали. Покончив с объединением, на мое место поставили сибиряка Комарова, который скоро попал на 10 лет, а меня посадили в контору по статистике. Работа мне не нравилась, везде проглядывала – ложь, дутые с потолка цифры. Я заявил Севрюгову об увольнении. Он говорит: «Мне и самому не нравится. Я тоже хочу бежать». Загозерно просит меня перевести к ним завхозом. Я сказал: «Не пойду, дело скандальное, в особенности с топливом. Увольте меня, а я сам найду дорогу, куда идти или ехать». Между прочим, на Пасхе у нас был директор З[агот]-зерно из г. Чимкента, Юсуп Юсупович Кадиев, звал к себе, а я только что был зачислен. Я ему сказал: «Надо немного поработать, а потом я Вам сообщу». Когда я задумал уволиться, написал ему, он телеграфирует: «Выезжай, расход принимаю. Кадиев». Я 13 июля получил расчет, Ванярин дал бронь, иду на гор.[одскую] ст.[анцию] Беру билет и 14 утром на поезд. Заехал в Троицк к Ивану Юрьевичу Якименко, получил с него 1000 руб. за сданную в Союз Охоты 352 пуда пшеницы по 10 р. на 3520 руб. Часть получил мануфактурой. Прибыл в Чимкент 19/VII. По дороге на ст.[анции] Чепкар, когда стоял поезд, ожидая встречнаго, я на стоянке заснул, из под лавки украли фотоаппарат и все что в нем было более как на 200 рублей. 19-го я был зачислен приказом по ОблОМКО за № 38, директором мельниц города и Ленгерскаго района с окладом 300 руб. Поместился на мельнице им. Григоренко, быв.[шая] Заря, где сменял директора Ивана Димитриевича Зудина, котораго послали на Первомайскую мельницу в 40 верстах от города в горах.
     Здесь первым делом приступил к ремонту зданий, квартир, мельниц: одной и другую реставрировал, постановкой второго жернова маслобойнаго завода и устройством крупорушки на три фермера. В это время приходилось работать напряженно. Не было времени покушать. Бывший на мельнице приемщик Александр Иванович Евельсонов предложил: «Сынок! (как он меня звал) Давай наймем кухарку, нам будет готовить. Я говорю: «Никого не знаю, как взять» - «Я, - говорит он – поговорю кой-кому из знакомых». Хорошо, идет. На другой же день является женщина пожилая, высокая и очень неприятная на вид. Подумал: «Возьми такое чудовище, при большом скоплении на дворе верблюдов, выйдет она на двор, верблюды испугаются, будет беда». Отказал. Дело еще не решено, она ушла. На второй день приходит молодая, приличная, невысокаго роста. Подумал также: «Не утерпишь, спутаешься, будет много разговора». Тоже отказал. Она без стеснения просит фунтов 10 муки, голодная. Я написал приемщику ордер, отпустить. На третий день сижу в квартире, приходит А.И. Евельсонов и говорит: «Сынок! Пойдем, пришла бабочка» - показывает большой палец «вот». Я иду. Она сидит у […ного] столба ворот склада. Да, смазливая, средних лет, поздоровались с ней, спросили, согласна она быть у нас хозяйкой на два человека, готовить, постирать белье. Стол с нами, оклад 60 руб., она согласилась. На утро приехала с подводами, прибывшими со свинцеплавильного завода за мукой, привезла сундук, кровать с постелью и ножную машину. Комнату ей уступил в своей квартире, а другую занимал сам. Порознь спали недолго, пришлось поселиться на ее кровать. Хотя было тесновато, зато тепло. Она была невысока, но сыта. Потом мне пришло в голову, чтобы было надежнее и вернее, предложил ей зарегистрироваться. Она согласилась. 10/Х-1932 посылаю в ЗАГС Степана Петровича Томилина, узнать что нужно представить и когда приходить. Он сходил, принес результат и мы пошли, записались на мою фамилию.
     Живем. Все идет хорошо, а я за бабами следить не имел привычки. Ко мне прислали двоих молодых людей из Москвы, Михалева и Сергея. С Михалевым мы частенько выпивали, он доставал спирту, он мне говорил: «Т[овари]-щ Ч…..в, гони ты свою бабу, она познакомилась с Сергеем». Я этому не придавал значения, не болото, не высохнет. Захожу однажды в квартиру, моя Харитина кроит сатиновые наволочки, синюю и розовую. Я спросил: «Харитина! Где взяла сатину?». Она: «Сергей подарил за услугу». Что очень скоро, неделю живут и уже подарки. Так на сем и кончили. Вскоре приехал еще один, Купцов. Когда я для них отделал особую квартиру и переселил, а в эту комнату поместил приехавшую из Ростова жену Евельсона – Софью Михайловну.
     Как-то вечером, захожу к этим трем, у них водка, Михалев наливает две рюмки, мне и Сергею, а Купцов говорит: «Ну, свояки, пейте». Я на это шуточное оскорбление не обратил внимания, а подумал: «Может быть факт, а может быть бахвальство русского хама - дурака. Да ведь там метки никто не ставит».
     Директор Краевого З[агот]-зерно Тупиков ездил на Кубань в отпуск и привез двоих, один лет 25, а другой лет 50-ти Владимирова.
     По окончании всех работ по мельницам и крупорушке приехал из Алма-Ата инженер мукомол Порхунов. Поместился у меня в комнате, на мельнице. Кто из них дал мысль о переводе меня в Славянку, Кадиев или Порхунов, я не знаю, но в 20-х числах октября меня вызывают в контору З[агот]-зерно. Я приехал верхом. Взошел в кабинет, поздоровался, предложили сесть. Кадиев и говорит: «Т[овари]-щ Ч…..в! Вот мы с товарищем Поркуновым решили вас послать в Славянку, там только две мельницы, вам довольно при вашем возрасте. Здесь, знаете, много начальства, для вас неудобно». Я спросил: «Если это является для пользы дела, я не отказываюсь». – «Тогда вы сдадите мельницы т[овари]-щу Владимирову». Вернулся на квартиру, сказал жене и спросил ее, поедет ли она со мной. Она дала согласие. 24 октября мельницу сдал. Стал укладываться, а 26-го поехали на ст.[анцию]. Проводил нас сын ея Александр Родионович Шляховчук, с ним выпили бутылку вина. Прибыли на ст.[анцию] Великоалексеевская рано утром. До света сидели в вокзале, а 8 часов утра нашли подводу молдована Афанасия за 50 руб. довести до Славянки 18 километров. Погрузившись, поехали. Половина пути ехали и шли, т.к. дорога шла все время между арыков и камышей, где много водится малярийнаго комара. Жена почувствовала слабость и ознобу, малярия. Подъезжая к мельнице – болото, как озеро, по брюхо грязи. Квартиры на самом краю болота. Встретил нас сам директор Иван Григорьевич Жучаев и поместились временно у него. Жена его Нина Николаевна оказалась мне землячкой, из города Чистополя. Ночи две ночевали у Жучаева, пока не освободилась крайняя комната, куда мы перешли.
     К 1-му ноября прибыл бухгалтер с Тобалинской мельницы Попов Михаил. Началась сдача и приемка, а потом выпивка. Попов уехал. Я вступил в права дирекции. Жучаев поехал на Степановскую мельницу – приемщиком, а жена оставалась на месте около месяца. Приехал за ней муж. В это время машинист Константин Шпахер женил сына Андрея. Отгуляли свадьбу. Жучаев сделал вечер и потом уехал. Я перешел в его комнату, а Андрей в мою. В ответ за угощение пришлось и мне делать вечер, на который жена пригласила Фросю, свою знакомую по городу Кустанаю, с мужем, знакомым мне по Гуляевке Емельяном Ивановичем Никитиным. С этого раза пошли частые вечеринки то у того, то у другого, а ко мне липли как мухи к меду, каждый хотел завязать знакомство ради получки муки, т.к. там цены на хлеб были от 160 до 400 рублей.