Добрый день, Катя!
Приближается весна основная, напоминающая прошлое, былое. Здесь уж пролетывают стаи журавлей, иногда дни проясняются до того, что в лесах поют птички, в выси поют жаворонки. Но это только в часы затишья.
Со вчерашнего дня болит сердце. В эту ночь видел сон: ты сидишь в черном платье и говоришь мне: «Сам некрасивый, а лезет целоваться», потом встала и, глядя в зеркало, начала зачесывать волосы. Вероятно, у тебя случилось горе, серьезное, только какое может быть горе? Не знаю. А раз я видел человека в черном, то это не так. Ну, Бог с ним, с горем.
Ты пишешь, что Яша редко пишет. Это он, наверно, и до сих пор в саперном батальоне. Конечно, он редко пишет, потому что не любит писать, знает, что его Пашенька вовек никуда не уйдет, и у них нет времени писать: они, как в вашем колхозе, во время уборки от зари до зари на стройке, должно быть. А другие, как боя нет, так строчат письма женкам, девкам и детям. Друг другу дают адреса для знакомства, боец, не зная, пишет к женщине письмо, а та отвечает с приложением фото. Некоторые занимаются и такими делами и находят удовольствие для времяпрепровождения. Ну, конечно, не наш брат, а молодежь. Некоторые из них завели целые альбомы и смеются. Были случаи, что одна и та же женщина посылала адрес и фото нескольким мужчинам, и в одно прекрасное время по этим фото и адресам трое приехали в одно время к ней.
Насчет поездки в Чебоксары после войны я согласен. Заднюю половину дома у Христи отремонтируем, и можно жить там. Но ты должна меня дождаться до конца войны, что значит, ты скоро поедешь, с кем ты это решила? Если тебе трудно жить, то кому легко... Мне тоже нелегко, я тоже не на курорте. Ты помнишь, хоть ты говорила, что я невыдержанный, нервный и т. п. Но я, как другие, почти все плакали, уходя из дома, я же не лил слезы и не думал. А ушел просто, как в командировку, хотя и знал, куда еду. Тут еще труднее, если не иметь голову. Все рассказывать в письме нельзя. Тебе, как и всем, известно по радио, видите на кино боевые картины, в Кольцовке, наверно, бывает кино.
Насчет почтальона и начальника Кольцовской почты я написал прокурору Вурнарского района 27 марта 1945 г. и выслал одновременно с этим письмом. Я не просил прокурора судить, а просил призвать их к порядку. Я там писал, что пропали открытки с видочками, посланные мною для сына, пропали шесть тетрадей, пропал листок благодарности, вынесенного мне командиром соединения за проявленное мужество и отвагу при прорыве сильно укрепленной обороны немцев под Ригой. А открытки, если спросят, скажешь, что, мол, в письме написано: вложил картинку, а картинки, мол, нет. Ни черта, нечего им подачку давать, требуй свое. Серьезно, решительно, взыскательно, увидь их и скажи им.
Пока все. Живи спокойно, не груби с Венкой, с отцом, не угнетай сына, а то он будет небоевой, несмелый. Береги его, особенно следи за ним весной. Целую тебя, искренне любя, целую сына своего Венгера, скоро пришлю вам свое фото. Привет Василию Егоровичу, скажи ему, что наше возьмет верх, все же добьем гитлеровцев, чтобы он больше никогда не встал, чтобы наши дети не видели войн и жили бы спокойно. Хоть, может, мы, отцы, погибнем, но для детей сделаем светлую жизнь.
Привет Таисии Андреевне.
Пиши, как ты живешь, не случилось ли что.
Твой Павел.
ГИА ЧР. Ф. Р-1917. Оп. 1. Д. 82. Л. 61-62 об. Подлинник. |
