В одно прекрасное время приходит ко мне в помещение канцелярии солдат, рекомендуется: «Мастер пишущих машин Мыквич», просит – нет ли чистки и починки машин. Моя машина действительно требовала этого. Я спросил скоро ли может он сделать и что тут нужно. Он говорит, что завтра к 12 ч.[асам] дня будет готова, за работу 25 р. и бутылку спирта для промывки шрифта и валика. Я иду к завхозу ш.[табс]к.[апитану] Неделько, докладываю, что необходимо, он разрешает и дал записку старшему обоза отпустить спирту. Я получил, принес, вручил мастеру спирт и машину, записал какой он части. Гренадерской артиллерийской бригады Константин Егорович Смирнов. На другой день машина готова. Дядя Костя, как мы его потом звали, машину принес, правда работать стала лучше и чище. Я написал расписку на 25 рублей, он расписался, я пошел к завхозу, получил деньги, передал Косте, он мне дает 10 руб., говорит: «Возьми, старший. Я много взял для того, чтобы и тебе уделить». А потом сознался, что спирт они в строевой части выпили, а мне не сказали. Я его за это обругал. Затем с доклада адъютанту отдал приказ о прикомандировании Смирнова для пользы службы к Штабу корпуса. Наш дядя Костя перешел к нам в нашу штабную семью, был для всяких поручений аккуратный исполнитель, в особенности командировки за покупками в Москву.
      В Ковеле постояли мы с неделю в тревожном положении. Все ожидали наступления австрийцев. Не так было страшно за количество войск корпуса, как за неимение артиллерийских снарядов - не было подачи с тыла. Пришлось отступать. Снарядов всего было на артиллерию корпуса 35 патронов. Шли день и ночь Кобринским шоссе. Жителей из деревень казаки выгоняли – уходи в тыл. Люди бросали дома, пожитки, а что он мог забрать на одну фурманку, да при том куча маленьких детей и в большинстве случаев одни женщины, мужья которых на фронте. Идя одной деревней, я забегаю на двор попить воды. На дворе с ребенком на руках ходит женщина и плачет. Я спросил, чего она плачет, она сказала, что казаки их гонят из деревни в тыл армии, а она одна и четверо детей, что она должна делать? Я ей сказал: «Не плачь и не собирайся, тебе австрийцы или германцы ничего вреднаго не сделают. Они тоже люди, не звери, у них тоже начальство, глупостей по всей вероятности не допустят. А поедешь, то все потеряешь, а может быть и погибнешь». Женщина со мной согласилась и сказала «спасибо» за совет и дала слово не ехать, а остаться дома. Я от нея облегченно душевно пошел догонять свой обоз. Направление держали на гор. Пинск, куда пришли к закату солнца, остановились за городом вблизи винного завода и склада, по линии ж.[елезной] д.[ороги] на Лунинец. Впереди речка в крутых высоких берегах, мост взорван, но спуск и въезд был саперами или обывателями сделан. Здесь было большое скопление беженцев. Налетел германский аэроплан, покидал бомб, побил людей, лошадей и повозок, отчего на площади получился не поддающийся описанию хаос.
      Здесь Штаб корпуса из винного склада пополнили запасы спирта и набрали до полной нагрузки двуколок и повозок, ящиков с бутылками водки, а потом склад зажгли. Мы тронулись, уже темнело, но зато иллюминировал наш путь горящий в складе спирт. Огонь его алый, очень красивый, и пока мы шли до Посада Загородского 20 верст, он еще горел. За нами шли германцы: 41 ландверныйи 46 ландштурмный корпуса. Когда части корпуса сосредоточились по сию сторону Огинского каналау Посада Загородского, дер. Новый Двор и местечка [Лошшина]. Временно укрепились окопами, ждали наступления германца. Это было 10-11 сентября 1915 года. Обозу приказано отойти к ст. Лунинец – 17 верст. Пошли ночью. Дорога – песок, идти тяжело. В пути я потерял австрийскую гончарную трубочку, а мундштук был из белой акации, сделанный мною в дер. Влохи, в апреле этого года, 13 вершков длиной и выгнутый, с ней я на групповой карточке штаба 331 п.[ехотного] Орского полка.
      10-11 (сентября) германцы стали наступать. Наши отбивали атаки хорошо. Взяли 9 пулеметов. Одним снарядом орудия 75 арт.[иллерийской] бригады сбит германский самолет, попал в крыло пропеллера – отшиб, летчик спланировал на нашей территории, оба были взяты в плен, механик и офицер. Германец укрепился по ту сторону Огинского канала. Обоз вернулся в Посад Загородский. Заняли помещение училища. Сюда приехал Великий князь Борис Владимировичи по поручению Государя Николая II назначил из привезенных с собою крестов и медалей, выдать всем чинам, отличившимся сейчас или ранее в боях. В это число из штабных получил я и строевой части писарь Волков медали «За храбрость» во время службы в полках. Я за бой у дер. Стренгобожице 7.11.1914 г. Приказ был написан на 52 листах машиной, выдано всего знаков отличия 1742. Великому Князю был устроен обед, на площадь поставили лазаретную палатку. Официант Добров из одного со мной полка, дал одну бутылку водки. Затем начались представления офицеров к награждению за боевые отличия. Тут посыпался и в мой карман доход. Каждому хотелось знать вперед, получит ли он награду, к которой он представлен, в особенности молодые офицеры и прапоры, а к первой награде всегда представляли к младшей по статуту Анны 4-й степени «За храбрость», к которой полагался темляк к шашке из розовой с желтым по краям просветом – ленты и серебряной кисти, а самый знак – круглая вроде медали с красным эмалевым крестом в середине – навертывался на головку эфеса шашки. Офицеры, кончено, не знали, какую резолюцию наложил к[оманди]-р кор[пу]-са на списке, они все находились у меня, я следил за всем оформлением, по некоторым нужно было сделать много справок. И когда по всем вопросам получишь ответ и заполнишь их, тогда список готов к отправке в армию. Адъютанты штаба таких любопытных счастливчиков посылали ко мне, а когда он входит в канцелярию и спрашивает: «Кто тут Ч…..в?», я гляжу не на рожу или чин, а как он держит руки, в которой у него зажата кредитка, приготовленная заранее для меня, если да, то узнаешь, а нет – то отскочишь как пробка, и пойдешь не солоно хлебавши. Так в это очередное представление за такия справки за 2 часа времени я собрал 75 руб. Затем приходит подхорунжий7 Оренбургского казачьего полка, тоже навести справку о тех 15 казаках, которые в мае под д. Рожками захватили австрийский самолет с 3-мя людьми, чтобы их список прошел в приказе. Я дал слово их пропустить в первую очередь, и как только какие будут представления, их первых. Такой случай не замедлился, казаков наградили. Подхорунжий приносит мне 45 руб. Я от этих отказывался как солдатских, но он настоял взять, подарок за труды.
      В Посаде Загородском стояли не долго, почему-то перешли в Посад Заречный. Здесь расположились в училище, одну комнату заняли офицерство штабом, другую писаря канцелярией, а мне места не осталось, я поместился под лестницей на чердак. Хотя было немного холодновато, но терпимо. Мне предстоял первый отпуск на месяц. Я торопился с закончением всех острых вопросов по наградам и уехать. Но под самым отъездом приходит поручик Снесарев, несет переписку и говорит: «Ч…..в! Вот по этой бумажке нужно подобрать все справки и написать в 247 Ковельский полк!». Меня это просто ошпарило, с подбором-писанием я сегодня не уеду. Взял переписку, прочитал всю, взял дело, начинаю искать в деле, что делу касается, делаю закладки. Подобрал, сажусь писать. Взял лист бумаги, карандаш, пишу. Выражения делаю строгие, сухия, как говорит н[ачальни]-к подчиненному. Написал 3 страницы листа, понес Снесареву, подаю и говорю: «Ваше Бл[агоро]-дие, прочтите». Он читает и улыбается: «Ч…..в! Ты очень строго пишешь, н[ачальни]-к Штаба не подпишет». – «А не подпишет - пишите сами, я иначе не умею. Нас не стесняется Штаб армии - кроет, а почему мы не можем крыть к[оманди]-ров полков или дивизию, дисциплина – закон». Подошел Колегов, взял, читает и тоже улыбается: «Ну ладно, поди перепиши». Я сел за машинку, пошла трескотня. Раз-два и готово. Несу на подпись, адъютант Колегов подписал, а н[ачальни]-к Штаба генерал Зеленецкий и не прочел подписал. Я им и говорю: «А, видите, подписал н[ачальни]-к Штаба», я эту бумажку оформил к отправке и сам отправился в отпуск.
      В то время езда была ужасная, теснота, давка, до Москвы добрался, заехал к брату Ф.В. Чалову, побыл у них сутки 2-е поехал в Н.[ижний] Новгород, к Мастридии, здесь побыл ночи три, потом пароходом в Казань. Из Казани пришлось ехать на пароходе К.[авказ] и М.[еркурий] до Спасскаго затона, ибо пароход шел на ремонт и зимовку. В затоне слез, нашел лошадь до гор.[ода] 12 верст. Зашел к А.А. Булыгину, жившему в доме [Улитина] на углу базарной площади. А.А.(Булыгин) мне сказал, что здесь Ника, он тебя довезет. Как раз и Ника входит. «Вот Ника, ты возьми Маню с собой». – «А что, поедем». Выехали мы часа в два дня на хутор Горки, выпили чаю и где-то достали ½ б.[утылки] водки. Домой поехали часов около шести. Дороги были кочастые, поля знакомые, держались больше межником. Домой прибыл часов около 10-ти вечера 20 октября 1915 г.
     Что я нашел дома? Жена и дети были, Слава Богу, здоровы. Дети ходили в школу 3-е в своем селе в двухклассное училище, а сын учился в городском 4-х классном. Жена купила избенку у 4-го брата Спиридона, уходившего на фронт. Была корова, куры и гуси. Сени были собраны из головешек после пожара, а двора совершенно не было. Огорожен двор полем, покрыт небом. Ну что делать в такой короткий срок, одна неделя. Я и рук не отводил от себя, сознавая что ничего я не сделаю. Так проболтался туда-сюда по своим людям, а время подошло, нужно отправляться. Барин Ника дал мне лошадь с человеком, отвез обратно тем же путем. В имение Баратынских недалеко от гор. Спасска, где управляющий был мой друг и сослуживец Николай Павлович Пировских. Последний меня отправил на своей лошади до берега р. Камы к перевозу у села Манцурово. Здесь я натолкнулся на мужичка, привозившего лук для продажи в Спасск, и ехал домой. Я с ним порядился до Казани довезти за 10 руб. Поехали в его деревню, переночевали и утром рано тронулись. 28/Х в Казани я уже не собирал знакомых, а только забежал в контору Юшковых проститься. В этот день скончался один из моих б[ывших]/хозяев, Евгений Наполеонович Остерман, с которым я, служа у него – ругался с ним. На поезде ехать было тесно. Из Москвы едучи, в поезде вынули из кармана кошелек, денег было рублей 17, один георгиевский крест и сам кошелек 8 р. До части добрался уже без гроша в кармане. Штаб корпуса возвратился снова в Посад Загородский.
      1-го ноября в срок я явился. Иду по дорожке сада в канцелярию, встречь идет адъютант Колегов, уже в чине штабс-капитана, я встал во фронт отдать честь и поздравить с производством. Он поздравился и сказал спасибо за поздравление, достает три пятерки, дает мне: «Это тебе за мое производство» - «Покорно благодарен». Вхожу в помещение канцелярии. Все закричали: «А-а-а, Ч…..в приехал». Как будто бы нашли потерянную давно вещь. Вхожу в ту комнату, где я занимался, и моим глазам представилось ужасающее зрелище. Три стола, на которых я и ученики занимались, завалены стопками наградных списков офицерскаго состава всего корпуса, и когда-то временно, на время боев, были приданы корпусу. Удивляясь этому, я спросил ученика Пшено: «Это что такое?», а он отвечает: «Это для тебя оставили». – «А вы что делали?». А ребята строевой части смеются: «Они с поповской камилавкойвозились». И все таки и камилавка дождалась меня. Осмотрелся во окружающую обстановку, взялся засучив рукава, закурив предварительно свою трубку-думку, мундштук которой находился в роту, а трубка стояла на полу между ног. Пока трубка курит и котелок варит, трубка погаснет, позабудешь тянуть, мысли встали. Надо зажигать. На эту работу я потратил 9 суток, спал по 2-3 часа в сутки. Каждую ночь выписывал 60-65 телеграмм, с запросами, когда и куда было сделано представление к указанной в списке награде и ея результат.